партии Латвии (1920–1940)», то совсем осерчал и стал называть меня в СМИ врагом латышского народа и независимой Латвии. Наверное, хотел так отмыться от своего интернационалистического коммунистического прошлого.
Тут отмечу, что в наш университет на специальность «философия» студентов набирали на дневное отделение только в группы с латышским языком обучения. В СССР специальность «философ» можно было получить в Московском университете, Ленинградском университете, Киевском университете, и преподавание в них шло только на русском языке. Такой порядок существовал потому, что компартия хотела контролировать подготовку людей с системным мышлением, поскольку потом их направляли работать преподавателями марксизма-ленинизма в вузы и техникумы или брали на службу в партийные органы. Почему в Латвийском университете готовили преподавателей философии на латышском языке в количестве двадцать пять-тридцать человек в год при потребности вузов республики в одном-двух преподавателях – непонятно. Теперь стало ясно, что это была «тихая диверсия» местных национал-коммунистов, которые дальновидно готовили идеологические кадры для будущей «белой» Латвии.
Один мой хороший знакомый, глубоко русский по духу человек, учившийся на философском отделении университета, недавно рассказал, что преподаватели целенаправленно формировали националистические настроения в латышских студенческих группах. У них на факультете, например, не изучали курс истории КПСС, обязательный для всех других студентов. Практически все ходившие со мной на военную кафедру латыши с философского факультета стали в «белой» Латвии государственными чиновниками высокого ранга или идеологами национального движения. Не отстали от них и женщины. Жанетта Озолиня, например, после получения вузовского диплома защитила кандидатскую диссертацию по марксистско-ленинской эстетике и преподавала курс научного коммунизма. Потом она стала главным идеологом «латышской Латвии» и успешно давила все противоречащие этой концепции проявления вольнодумства в общественных науках страны. Это был явный случай принятия человеком на себя миссии волхва, проповедующего языческую веру в то, что существуют высшие и низшие этносы.
Стандартная студенческая стипендия в советское время равнялась в то время 40 рублям, повышенная, полагавшаяся отличникам, – 50 рублям. Этого, в принципе, хватало на питание, но для того, чтобы одеться, обуться и отдохнуть, студенты обычно подрабатывали. Это были ночные дежурства, работа грузчиком, инкассатором, чернорабочим на стройке.
Я первое время подрабатывал со старостой нашей студенческой группы Владимиром Куликом художником-оформителем в одной военной конторе. Все было хорошо, но однажды военные заказали нарисовать им большой плакат к празднику Великого Октября. Плакат в нашем исполнении оказался очень похожим на «Сеятеля», что сотворили Остап Бендер и Киса Воробьянинов из «Двенадцати стульев» И. Ильфа и Е. Петрова. Тот самый, который призывал приобретать облигации