величайшей тщательностью и любовью к изображаемому человеку или предмету. А тут были картины, на которых небрежно изображались бутылки, стаканы, окурки папирос, вобла, старые газеты. Люди были на картинах художников-диссидентов с корявыми телами и уродливыми лицами. Авторы этих людей и эти предметы явно не любили. Но нарисовано все было талантливо, а главное – правдиво.
Повзрослев, я понял, что, помимо прекрасного, в жизни присутствует безобразное, и его тоже можно изображать. Запрещать изображать и демонстрировать свои произведения художникам нельзя. Не нравиться – не смотри.
Аналогичное недоумение у меня вызвало тогда же творчество Шарля Бодлера. Мне дали почитать книжечку его стихов «Цветы зла». Смерть, тлен, болезнь, уродство. Но описано все очень талантливо, можно сказать, чертовски талантливо. Автор вводил в великий соблазн словесным изображением безобразного. Человек с неустойчивой психикой мог от таких стихов и с ума сойти. Тут тоже запрещать вроде бы и нельзя, но и от подростков такие стихи лучше спрятать подальше в книжный шкаф.
Про работы философа Фридриха Ницше и говорить нечего. Один мой знакомый москвич прочитал его произведение «Так говорил Заратустра» и реально сдвинулся умом. Из любопытства я это произведение тоже прочитал. Бог миловал – остался в здравом уме.
Интересно, что диссиденты тогда не могли устроиться на работу по специальности из-за преследований спецслужб и подрабатывали обычно истопниками или дворниками. Должность истопника в силу возможности читать на работе в свободное время книги и что-то писать ценилась в среде диссидентов выше, чем должность дворника, проводящего большую часть времени на улице, сгребая опавшие листья или убирая снег.
В наше время эта традиция расправ с инакомысящими в Прибалтике сохранилась. Мой друг, правозащитник Сергей Середенко, который длительное время выполнял функции русского омбудсмена Эстонии и удерживал вокруг себя тамошнюю русскую общину, имея три высших образования, вынужден был устроиться работать дворником. Он жаловался мне, что под воздействием технического прогресса более престижные места истопников в Таллине просто исчезли.
В республиканской библиотеке, где я обычно проводил свободное время, познакомился с рижским диссидентом Леней Рудиным – высоким несуразным евреем в очках с очень толстыми линзами. Он читал мне в курилке на втором этаже свои стихи и жаловался, что за ним следят люди «из органов». Его стихи мне понравились. За что его преследуют «органы», Леня внятно объяснить не мог. Однажды он сказал, что вынужден ради сохранения своей свободы уехать в Израиль. Я пожелал ему доброго пути. После этого Леня навсегда исчез из моей жизни.
В целом либеральные диссидентские идеи общественного переустройства меня не увлекли. В своей критике общественных порядков диссиденты не искали выхода из сложившейся в стране ситуации, а хотели разрушить все в социалистическом обществе до основания. Мне не казалось, что это правильный выбор, и я перестал посещать их посиделки.
В Москве еще была небольшая группа диссидентов, которые проповедовали русские национальные идеи. Духовным лидером