пасущиеся поблизости менты.
Ну, а в Азове отделение милиции располагалось в соседнем здании с проходной порта. Тут уж, как говориться, иллюзии должны быть излишни.
Но Пашка о ту пору прошел без проблем. Бдительная стража решила, видимо, не связываться с ходячим свидетельством происхождения человека по некоторым учениям. Может быть, конечно, была другая, более веская причина: пересменка, к примеру. Об этом никто уже не узнает, потому что к тому времени морпеха в отставке уже накрыло.
Утром, залив свитер и джинсы изрядным количеством одеколона, Пашка вышел на вахту. Судно ни шатко, ни валко загружалось, накрапывал веселый для лягух и головастиков дождь. Словом, все располагало, чтобы случилось похмелье. Молодой и нервный капитан хмуро и злобно осмотрел своего вахтенного штурмана и был таков: ушел в каюту к валидолу и валокардину. Такое за капитаном замечалось очень часто. Просто он изрядно переживал свое раннее капитанство и бодро стремился к инфаркту.
Пашка вытащил из заначки сигарету, затянулся и пригорюнился: голова раскалывалась на части, хотелось даже временами куда-нибудь поблевать. Тут в рубке случился матрос, по совместительству радист Боря.
– Может, пару капель? – спросил он, поводя носом и поблескивая красными глазами.
Штурман только безнадежно махнул рукой: его водку вчера кто-то выжрал. Вполне возможно, что именно этот Боря.
– Не грусти, Паха! У меня есть все, чтобы поправить нам здоровье, – сказал он надтреснутым голосом. Взял трубку судового телефона и позвонил куда-то.
– Иваныч! – проклекотал он в трубку. – Приноси! Зови Лешу и Люську. Аркаша уже в своем амбулатории.
Аркаша – это капитан. Иваныч был боцманом, Люська – поваром, а Леша, стало быть, всего лишь третьим штурманом.
Иваныч рукой, когтистой, ввиду постоянной нехватки витаминов, или, может быть, по какой другой причине, выудил из непрозрачного пакета семьсот пятидесяти миллилитровую бутылку водки Абсолют.
– Все равно домой не довезу! – решил он оправдаться перед сотоварищами.
Люся выложила поднос с огурцами, помидорами, ветчиной, луком, солью и оливками.
Первым резко выпил, едва успев чокнуться пластиковым стаканом, троллеобразный Леша ста двадцати килограммов убойного веса и со значком за миллион прыжков с парашютом.
– Может, все-таки, повезешь? – спросил он и захрустел огурцами, помидорами, ветчиной, луком, солью и оливками. На подносе сразу стало пустовато.
– У, мамонт, – выпив и поперхнувшись, сказал боцман.
Пашка влил в себя сорокаградусную жидкость и его сразу отпустило. На лбу выступил предательский пот, привкус жеванной использованной туалетной бумаги растворился, как сахар в кипятке.
– Чего заулыбался? – сразу отреагировал Боря. – Вообще-то, теперь можно. Только, Паха, больше себя так никогда не веди, как вчера. Мы еле договорились с ментами.
– Точно! – кивнул головой Леша. – Тебе