глаз сорвали повязку, я прищурилась от яркого света и лихорадочно осмотрелась по сторонам. Меня затащили в какой-то подвал с ослепительным освещением, которое било мне по глазам и вызывало режущую боль в висках. Прожекторы светили прямо в лицо, заставляя сильно моргать и опускать голову, справляясь с дискомфортом. Напрасно говорят, что пугает тьма, свет может напугать намного сильнее, потому что из-за него я почти ничего не видела. К темноте можно привыкнуть, а к свету – нет. На него невозможно смотреть. На глазах появились слезы из-за яркости освещения.
– Малышка хотела сцену и софиты – вуаля! В самом лучшем виде для дочери господина Нармузинова.
Они расхохотались, а я попятилась к стене, но меня снова вытолкали на середину помещения.
– Маленькое представление для папочки. Ты ведь споешь нам, девочка? Мы слышали, ты красиво поешь.
– Пусть лучше станцует. Стриптиз.
Они опять заржали, а я старалась успокоиться, не паниковать и не смотреть на прожекторы, а пытаться увидеть тех, кто меня окружал, чтобы запомнить их лица и узнать потом, когда отец найдет их всех и сдерет кожу живьем. Я должна действовать, как он меня учил, так, как всегда действовал он сам. Врагов надо смутить. Заставить сомневаться. Испугать. И я пыталась – лестью, угрозами, ложью и мольбами, но просчиталась – каждое мое слово вызывало у них приступ смеха и новые унизительные комментарии. От этого становилось еще страшнее. Я не представляла, что они собрались со мной делать и зачем тянут время, а потом увидела, как в руках одного из них маленьким красным огоньком поблескивает видеокамера. Ублюдки меня снимали.
Я резко поворачивала голову из стороны в сторону, пытаясь предугадать их действия, а они толкали меня от одного к другому, как мячик, наступали, загоняя в центр помещения. Вертели вокруг своей оси, дергали за волосы, щипали за щеки и бедра, причмокивая и отпуская пошлые шуточки. Я чувствовала себя игрушкой в их руках. Маленькой, жалкой и беспомощной. Четверо мужчин, против которых я бессильна, и могу только молиться, чтобы какое-то чудо спасло меня от них.
Глаза ублюдков горели похотью, и мне становилось жутко от одной мысли, что они могут со мной сделать. Зачем им это? Ведь я никому не сделала ничего плохого, и они не могут ненавидеть меня лично. Но что-то мне подсказывало, что я тут и ни при чем. Все это устроено для моего отца. Это он им чем-то насолил. А в том, что Ахмед мог, я даже не сомневалась. У меня не было ни одной иллюзии насчет своего отца. Я знала, кто он и на что способен. Он мне это наглядно показал.
Из-за яркого света начало тошнить, выбивая меня из реальности и вызывая чувство невероятной паники. Я по-прежнему плохо их видела, и глаза ужасно слезились, все расплывалось, тушь щипала и текла по щекам.
– Раздевайте сучку. Артист, снимем маленькое видеосообщение для ее папаши, а потом поиграемся.
Еще никогда в своей жизни я не видела такого жуткого наслаждения чьей-то болью и страхом на лицах других людей. Но когда они все плотно обступили