и вынужден был признать: так оно и было. Он не знал, чего хотел, но догадывался, что не должности писаря в пыльном архиве – а ничего другого он не умел. Разве что наняться уборщиком в булочную. Если это будет булочная Тэлифо Хирунди – он согласен, но вряд ей действительно нужна помощь, а устраиваться на работу из жалости он не собирался.
Вскипел чайник, и хозяйка достала глиняные чашки, покрытые глазурью цвета морской волны, пирог со щавелём и орехами, сушёные яблоки и печенье с корицей. Унимо был ужасно голоден и, поблагодарив Тэлли, протянувшую ему кружку с чаем запаха солнечных предгорий, потянулся уже за пирогом, как вспомнил про часы.
– Совсем забыл! Надеюсь, они не… – Унимо сосредоточенно рылся в карманах своей вывернутой куртки и наконец, торжествующе улыбаясь, вытянул из кармана длинную железную цепочку, на которой висели чудесные часы со стрижом. – Это тебе, Тэлли!
Не так часто Тэлли преподносили подарки. То есть на главные праздники года ей дарили положенные всем безличные сувениры, немногие хорошие знакомые и те, кому она помогала, старались дарить ей что-нибудь полезное в хозяйстве, зная, как тяжело ей одной, без родственников в столице, управляться с булочной. Но такую нелепую, ненужную, но выбранную специально для неё и, вообще-то, великолепную вещь ей дарили впервые. Такой подарок мог бы вручить восторженный семнадцатилетний юноша своей возлюбленной – и ещё поэтому у Тэлли не могло быть таких подарков. Она улыбалась совершенно искренне, когда осторожно взяла часы, полюбовалась на то, как они смотрятся в её ладони, ощутила холодок металла и приятную тяжесть и повесила их на шею.
– Спасибо тебе! Они замечательные, – смущённо пробормотала Тэлли.
Когда они выпили по две чашки чая, с пирогом и печеньем, Унимо рассказал подробно о своей неудаче в ратуше и о вечере на площади Рыцарей Защитника – умолчав только о встрече с принцем, поскольку подумал, что это не его тайна и он не должен рассказывать об этом даже друзьям.
– А что собираешься делать завтра? – спросила Тэлли, когда он закончил рассказ.
Унимо молчал, не зная, как правильно сказать о том, что он решил для себя раз и навсегда, ещё когда слушал Кору Лапис на площади.
– Я бы мог продолжить искать работу и даже, возможно, в конце концов нашёл бы должность писаря в какой-нибудь пыльной конторе или лавке, – начал он, – а потом, например, накопить денег и попытаться поступить в Университет. Но я понимаю, что не хочу этого. То есть, знаешь, иногда «не хочу» – это просто каприз, когда лень прикладывать какие-то усилия. Но сейчас мне кажется, что я не хочу упускать какую-то возможность – пока ещё не знаю, какую. Мой отец… в письме, которое он мне оставил, он советовал мне слушать своё сердце – ну, то есть то, что так называют в стихах и рассказах, – улыбнулся Унимо.
– Необычный совет для отца, – ободряюще улыбнулась в ответ Тэлифо. – И что же оно говорит, твоё «так называемое» сердце?
– Оно говорит, что я должен узнать о том, о чём ты не можешь мне рассказать, а ещё говорит,