и было. Она посмотрела на меня, будто говоря: «Оставь их».
А когда, позднее, мы пришли в нашу палатку спать, объяснила, почему сделала так, почему разрешила бражничать и безобразить.
– Но ты сама…
– Я могу выдержать всё, они – нет. И не должны. Я должна, я – дроттнинг. Они под моей рукой. Они делают то, что велю я. Но они люди и им страшно. Они молоды и хотят жить, – ответила моя дроттнинг, бледная, похудевшая в эти недели так, что обозначились скулы, а глаза глядели огромными, чёрно-синими, хотя всегда были светлы как весеннее небо, но не теперь.
– А тебе не страшно? – спросил я.
Женщина же она. Не боялась у стен Норборна, по земле которого теперь носится Смерть, а мы пытаемся поймать и остановить.
Но то, что теперь куда страшнее. Там не боялся и я. А здесь… Вот если бы она позволила мне поцеловать эти свои сказочные губы, если бы…
Она будто прочла мои мысли и сказала:
– Не надо, Торвард. Мы не они. Мы их предводители и если едим мы вместе, позволить себе делать то, что они, мы не можем. Потерпи, хакан, станет легче, – чуть тронула улыбка её губы.
Эти губы… за то, чтобы почувствовать их хотя бы раз в своих, я согласился бы умереть чумой, быть сожжённым в кострах вымерших деревень…
Она качнула головой, будто продолжая читать во мне и повторила:
– Станет легче, поверь.
– Откуда ты знаешь? – выдохнул я.
– Поверь. Верь мне, Торвард.
Она засмеялась неожиданно весело, будто мы и не здесь, посреди заразы, будто мы в Сонборге на пиру, вокруг наши хмельные друзья и все мы живы, здоровы, счастливы… так было совсем недавно.
…Она спала, когда я вышел на воздух, потому что сон никак не шёл ко мне. Все уже угомонились. Не спят только караульные у костров и с собаками на границах лагеря.
– Не спится, хакан Торвард?
Я посмотрел на ветерана двух битв, а он, конечно, был ветеран, как и все, кто были с нами здесь, Сигню знала, кого брать, другие не выдержали бы. Эти едва выдерживают.
– Ты Скегги («Бородач»)? – спросил я.
Я уже всех знал по именам. Мы тут сроднились, так привыкли друг к другу.
– Так, хакан, – улыбнулся он, и я увидел, как он молод, несмотря на густую светлую бороду. Моложе меня… может, как Сигню.
– Не спится.
– Снег должно пойдёт, – сказал Скегги. – Чуешь дух какой? И мороз сгущается, будто пар в бане. Только там жар, а тут – холод. Зима…
– Вроде рано ещё, – усомнился я.
Скегги засмеялся:
– Это для Сонборга рано. А мы куда севернее. Да, думаю, и Сонборг накроет. Зима подходит.
– Да… – я протянул руки к огню, правда было зябко и пахло морозом в лесу. Надо, чтобы шубы следующим обозом привезли.
– Ты не бойся, хакан, никто не проболтается, что у тебя и Свана здесь. Здесь всё можно стало. А ЕЙ вообще можно всё.
Вон что… Они решили, что мы с Сигню… Боги! Почему люди видят то, чего нет?!.. Лучше бы всё было, но никто не знал…
– Ты ошибаешься, Скегги, – сказал я, чувствуя, как приятно