на полу своей спальни.
2017. Меня насилуют за две недели до операции. Мне назначают ПКП[17]. Запрещают проведение операции. Рыдаю на полу своей спальни. В итоге оперируют меня сразу после дня рождения. Это самый лучший подарок. Я впервые счастлива со времен, когда была ребенком.
2018. На следующие сутки после дня рождения прихожу на первую консультацию о проведении операции по смене пола. Чувствую себя так, словно узнала дату освобождения после тюремного заключения.
2019. Я ЗАНОВО ПОЯВЛЮСЬ НА СВЕТ. Я СТАНУ СВОБОДНОЙ. Я СТАНУ ДЕВУШКОЙ, КОТОРОЙ МНЕ СУЖДЕНО БЫЛО СТАТЬ.
С тьмой приходит свет
Шарлотта Элизабет
ДИЗАЙНЕР
В семнадцать лет я лежала в кабинете кардиолога, разглядывая постер с анатомическим изображением человеческого тела. Врач подвел итог: «С тобой все в порядке, ты просто нервничаешь». Я подобрала свои мысли вместе с одеждой и ответила: «Я не нервничаю. Знаю, что представляет собой тревога, и это не она, а что-то совершенно иное – я точно не в порядке».
Это был один из множества эпизодов, когда я просила врача провести обследование, но в этот раз я требовала нечто большее: чтобы меня воспринимали всерьез.
Несколько месяцев спустя я лежала под наблюдением в отделении интенсивной терапии из-за опасности сердечного приступа или инсульта. У меня был паралич. Самый страшный опыт всей моей жизни. Мучимой столькими симптомами, мне казалось, что я – живое воплощение всех известных болезней.
Паралич желудка. Скачущий вверх-вниз до критичных показателей уровень сахара в крови. Постоянная тошнота. Приступы удушья, из-за которых я старалась не говорить. Ноги стали фиолетового цвета из-за отсутствия циркуляции крови. Глаза плохо видели из-за оттока крови от головы. Невозможность пошевелить пальцем из-за крайней степени измождения, полностью меня поглотившего. Бледность на грани серости. Не было сил даже улыбнуться. Чертики в глазах потухли. Непрекращающаяся дрожь на протяжении бесконечных месяцев из-за всего произошедшего. Долгие дни и ночи, когда я просыпалась в поту и луже мочи и не могла пошевелиться, а иногда даже позвать на помощь. Я была девятнадцатилетним грудничком или девяностолетней девятнадцатилеткой, которую обтирали тряпочкой и поили через трубочку, подносимую к губам.
Я вела самую жестокую и необъяснимую из всех возможных войн, чувствовала себя побитой, поломанной, брошенной этими самыми медицинскими светилами, в чьих кабинетах проводила столько времени, моля о помощи.
С пятнадцати до двадцати трех лет я только и делала, что ходила по поликлиникам с приема на прием. Меня печалит, что на протяжении всех этих лет я слишком часто сталкивалась с облаченными в белые халаты мужчинами, которые даже после физической диагностики снова и снова повторяли: «Ты просто нервничаешь». Это было унизительно: будучи подверженной тревожному расстройству, я считала, что тревожность должна расцениваться как серьезное заболевание – и приходила в ужас от того, как игнорировались все мои жалобы, хотя было