вылезла из-под мужика. В них сияет огонь, они ещё хранят истому удовлетворения, они ещё переваривают в себе только что исчезнувшую насыщенность. Они ещё не вполне смотрят вперёд и видят всё окружающее, они ещё наполовину смотрят в себя, видя только то, что только двое могут видеть и ощущать. Им безразличны чужие эмоции и страдания. Они чувствуют только радость, от полученных только что ощущений, наполненности, перенесённого удовлетворения, ласк.
– Время-то сколько? – сдерживая себя, спрашиваю спокойно.
– Но я же говорю тебе, что, как только очнулась от сна, подняла Ольгу, и она проводила меня до машины….
– Натрахалась? – грубо перебиваю я ее, уже не в силах себя сдерживать.
Её, как по башке чем-то ударили. Она опустила голову, плечи сжались, руки положила на колени в замок, помолчала и уже другим тоном ответила:
– Да, что-то вроде этого….
Ну, не ожидал! «Что-то вроде этого». Кулаки сжались сами собой. Я посмотрел на них. Точно, каждый с половину Лёлькиной головы.
Easy, easy. Сам себя уговариваю. Начинаю ходить из угла в угол. Кулаки сжимаются, разжимаются.
Да и вообще, кто ты такой? В старом трико, помятый, лохматый и качающий свои права? Я вас кормлю, одеваю, а за это вы мне то и это и быстренько на тарелочке. А тут люди за полгода, без тебя балбеса, завели свой уклад жизни и не хотят его ломать.
Я не верю, что тот, от которого она сейчас вырвалась, выглажен, выбрит и с цветами, шампанским (вообще-то, раз в неделю можно и такое от семьи оторвать), говорит только умные вещи и ни слова о грязной посуде, обеде, стирке, пеленках и сранках. Тому тоже хочется оторваться от этого сраного быта. Ну, вот и подвернулась, истосковавшаяся по ласке, женщина, которая только и ждёт, чтобы её погладили по шёрстке, а остальное у неё и так уже всё есть давным-давно. Нет только близкого человека рядом. Она его и ищет, думая, что случайная связь может заменить любовь.
Злоба, злость, здравый смысл боролись в моей голове, раздирая её на части. В висках стучало, сердце вот-вот готово было выпрыгнуть из груди. А я всё ходил из угла в угол, сжимая и разжимая кулаки. В этой абсолютной тишине были слышны только мои шаги и хруст костяшек пальцев. Она сидела в той же позе, опустив голову, и тоже, разглядывая свои такие красивые и нежные, руки.
Потом подняла голову, посмотрела на меня и прошептала:
– Прости, – слёзы сами полились из её, широко открытых глаз, смывая с подкрашенных ресниц, чёрную тушь.
Молчание надолго повисло над нами. Я задохнулся от всего этого.
– Иди, спи. Постель я давно разобрал, – только и выдавил из себя.
– А ты?
– Я сейчас, – я пошёл на кухню, открыл окно и закурил.
Тишина. Просыпаюсь. Почему тишина? А, стоим на рейде Гонконга. Ночные рекламы освещают небоскрёбы, город в ночи светится яркими огнями.
Надо же такому присниться?! Всего-то три месяца прошло, как из дома, а уже крыша съезжает.
Надо