был хорошо виден Золотой мост, и бухта распростерлась как на ладони, даря смотрящим надежду на лучшее.
Тесная дорога с рядами припаркованных автомобилей на еще не разбитом асфальте довела молодого человека до родной кирпичной стены красной многоэтажки, утопавшей, будто во рву. Никита повернул на мостик, трапом перекинутый к подъездной двери, дошел до середины и, облокотившись на перила, плюнул вниз.
Домой не хотелось. Посвежевшая голова и разгулявшиеся ноги требовали продолжения, однако желудок быстро убедил их в обратном, настырно проурчав. Ему хозяин и подчинился, спустя какие-то минуты, оказавшись на кухне уплетающим холодный обед, не разогретый по вине разбушевавшегося голода и молчаливой лени. Свежий воздух и унылая погода сделали свое дело, а утром, из-за волнения по предстоящему экзамену, Никита не мог затолкнуть в себя даже маленький бутерброд. И вот теперь желудок сыт, голова спокойна, тело расслаблено. Осталось удовлетворить лишь сердце, вот только с ним на порядок сложнее. Если мысли можно подчинить, то чувства никогда. И к молодому человеку вновь возвратился образ загадочной Кристины Максеевой.
– Вот привязалась, – проворчал Никита, выходя на балкон и, не успевая оглядеть окрестности, был отвлечен сигналами сотового телефона.
– Могу поздравить? – раздался в трубке голос матери.
– Да, – ответил Никита. – Четыре.
– Молодец, хотя я почему-то была уверенна…
– Как и я! – резко перебил сын. – Но, видимо, в некоторых случаях куда важнее удача.
– Поел?
– Конечно.
– Тогда до вечера.
– До веч…
– Деду позвони! – отрубил женский голос, будто в отместку. – Он сильно за тебя волнуется!
Последовали короткие гудки.
Мать Никиты была весьма уверенным, в меру строгим и очень добросовестным человеком. Как большинство нормальных матерей-одиночек, взваливших на себя воспитание, управление и заработок, она почти смирилась с неустроенной личной жизнью, находя утешение в работе и ответственности за единственное чадо. Но Никита избалованным не был. Мать, нужно отдать ей должное, знала, как обжечь глиняного мальчика, чтобы получился закаленный мужчина и в этом, небезуспешно, ей очень помогал дед, принимавший непосредственное участие в изваянии внука, полость которого получилась вполне приличная, оставалось лишь расписать подходящими красками, да чем-нибудь полезным наполнить. Но на Никиту не давили, предоставляя делать выбор самому, и только слегка направляли вектор, предостерегая от опасностей и ошибок. И пока Никита выполнял то, что от него ожидали в главных и важных делах, в незначительных мелочах он получал послабление.
И все же в этот год с ним явно происходили внутренние изменения. Никита часто прибывал в задумчивости, много молчал и скучал. Да он и сам удивлялся, заставая себя замиравшим перед невидимой точкой, будто кто-то чужой на минуту