рассеянной вдруг сиянием свечи, вынырнуло кривое сморщенное лицо. Огромная бородавка уродовала левый глаз человека. На правой половине лица виднелся свежий припухший шрам, что тянулся от лба, через бровь и щеку, до самой губы. Вийон вздрогнул. Скажи кто-нибудь, что Ого по-своему симпатичен, эти слова и раньше прозвучали бы как дешевая издевка, брехня комедианта из паршивой труппы, бродящей по дорогам. Теперь же, когда его еще больше изуродовали, трудно было представить, что этот человек может не вызывать тошноту и отвращение.
– Она. Эт-т-то он-н-на сде-сделала. Эт-т-та с-с-сука. – Ого дотронулся кривым, грязным пальцем до лица подле правого глаза. – Пер-р-ред те-тем как ушла.
– Куда ушла?
– У не-не-ней д-д-дьявол в ба-башке сидел.
– Эта сука дьявола в себе пестовала, – прохрипела Марго, обдавая Вийона гнилым дыханием, плюясь слюной и злостью. – Вот ведь профура мерзкая! Здесь же ей как у матушки было… Я ей деликатесы давала, лимоны, мед, голубила как доченьку. К ней трахари серьезные приезжали. Сам благородный господин де Сий… А все одно прочь ушла. С горбуном, с чертовым семенем.
– С горбуном? Каким горбуном?!
– Да вот прилез к ней какой-то карлик, скрученный так, что носом в яйца утыкался. Говорили, будто он звонарь на Святом Назарии. Но я скажу: чертов он слуга, колдун проклятый. Потому как уродства такие – они только от чар…
– Как звался?
– Да кто там знает…
– Как выглядел?
– Как конь сарацинский у мавров в Гренаде.
В темноте комнатушки снова зашелестела солома, заскрипело источенное дерево.
– Что тебе от Марион надо?
– Ты лучше пасть-то закрой, старая перечница. Комнату мне ее покажи.
Ого и маман Марго переглянулись. Вийон поймал этот их взгляд. Что-то скрывали? А может, готовили ловушку?
Он схватил Ого за патлы и махнул кинжалом перед его носом.
– Если хоть слово неправды сказал, старый ты козел, я тебе это припомню. – Он шевельнул чинкуэдой. – Помни об этом, Ого. Если что, вернусь и тебя выпотрошу!
Ого затрясся, заморгал. Вийон отпустил его и рявкнул старухе:
– Веди в ее комнату!
Маман Марго почти переломилась в поясе и ступила на лестницу. Вийон двинулся следом, осторожно и тихо, словно кот. Кинжал не прятал. В борделе маман Марго не раз резали людей и за меньшую провинность, чем угроза хозяйке кинжалом. Кажется, где-то в подвалах даже была вонючая яма с известью, где разлагались кости нескольких нахальных хватов, которые решились побеспокоить хозяйку ночью и которые выказали меньше осторожности, чем поэт. Вийон не имел ни малейшего желания присоединяться к их веселой компании.
Они поднялись по скрипящей лестнице на последний этаж замка. Самый высокий в старом, никогда не использовавшемся донжоне, этаж превратился в несколько небольших зальчиков, разделенных деревянными стенками. Было тут холодно и сыро. Ветер свистел в щелях, сверху капала вода, так как на улице шел дождь.
Марго показала дорогу. Вийон выдернул у нее из рук свечу и толкнул перекошенную дверь. Та не была заперта, и он вошел в маленькую сырую комнату.