цыганам со средневековых времен. Они заботятся о том, «чтобы у охотника отказала винтовка, чтобы не иссякала вода, чтобы огонь не горел»[604]и «гасят пожар в деревне,, возвращают корове молоко, изгоняют бородавки и родинки, наши женщины говорят правду, добрую правду»[605]. Диалог, ведущийся в цыганском таборе после прибытия, показывает ситуацию первой встречи, отмеченную асимметрией отношений. Не пришельцу приходится объясняться, а хозяевам приходится постоянно оправдываться и пояснять свою сущность, характер и обычаи. Если привязывать эту сцену к драме, то такое поведение не соответствует ситуации, ибо перед лицом приближающихся рыцарей и всадников цыганом надлежало делать совсем другое, уж точно не излагать свои взгляды, вроде: «Мы не разбойники»[606], «Мы никому не причиняем зло»[607], «Кто нам что-нибудь подарит, у того мы ничего не возьмем»[608] – или делиться сведениями о своих пристрастиях в еде и жизненных правилах, которые Гёте явно почерпнул из новеллы «Цыганочка» Мигеля де Сервантеса, потому что, между прочим, написано там следующее:
…мы очищаем землю от всякой нечисти, едим хомяков, ласок и полевых мышей. Мы живем у земли и спим на земле и ничего большего от наших князей не требуем, кроме голой земли на одну ночь, на которой мы родились, а не вы[609].
«Дремучий лес» теперь тоже не бесхозный, он – часть господской территории. Но факт рождения на голой земле недвусмысленно указывает на то, что этот лес находится-таки по ту сторону цивилизационной границы.
В условиях строгой сегрегации и отказа от контакта при этой модели пространственной изоляции можно было избегать вероятных конфликтов. Против этого свидетельствуют самый разный опыт XVIII столетия. Нарушение границ в обоих направлениях – это правило, а не исключение в те времена. Не только в заморских колониях, но и в Европе стремительно идет освоение земель на труднодоступных прежде территориях путем осушения болот, мелиорации, введения в земельный оборот лесов, степей и тундры. Эти территориальные завоевания в условиях сознания собственного превосходства всегда понимались как цивилизирующие проекты. Достигнутой культурной ступени опасность грозит из-за того, что образ жизни народов на «низшей ступени», с которыми мы встречаемся потому, что в пылу преследования их пересекаем цивилизационную границу, в свою очередь оказывает влияние на собственную культуру, когда они из «дремучего леса» прорываются в цивилизацию. Среди объяснений этого обратного воздействия часто встречается представление, что жизнь на этой «дикой» ступени детства и юности человечества придает особое очарование тем сообществам, которые определяются как руководимые разумом и порядком. В лесной идиллии у Гёте в «Вильгельме Мейстере» такое представление также наблюдается в виде увлекательной юношеской игры.
В рассказе Фридриха Мюллера (1749–1825) «Праздник лущения орехов» (впервые опубл. в 1811 г.) нарушение цивилизационной границы приводит к катастрофе со смертельным исходом.