что в речах Цицерона мы находим те же особенности, что и выступлениях Демосфена. Так, одна из его наиболее знаменитых речей, «Против Катилины», знаменующих вершину политической карьеры Цицерона, не содержит практически никаких весомых улик против Катилины, и главным доказательством его преступных намерений становится порочный характер обвиняемого: «Каким позорным клеймом ещё не отмечена твоя семейная жизнь? А твои частные дела? Какого безобразного поступка не разнесла ещё твоя слава? Упустил ли ты когда случай потешить свой похотливый взор? Удержал ли руки от какого злодеяния? В каком разврате не погряз ты всем телом? Не ты ли расставлял юношам сети порочных соблазнов? А совратив кого-то, не ты ли вкладывал ему в руки дерзостный меч? Не ты ли поощрял в нём самые низкие страсти? И во всяких его похождениях не ты ли шёл впереди, освещая дорогу?» [60, VI, 13][10].
Политические выступления Демосфена и Цицерона, несомненно, представляли собой пример «целенаправленного распространения в массе людей сведений, оказывающих на них идейно-психологическое воздействие, формирующих их мнения, представления, стремления, побуждающих к тем или иным действиям», в силу чего, по утверждению Е. П. Прохорова, их можно рассматривать как «яркое проявление того, что можно уже с большой определённостью назвать пражурналистской деятельностью» [42, с. 33].
Но, как мы видели выше, она плохо согласуется с одним из основополагающих требований современной журналистики о точности и достоверности распространяемой информации, из чего можно сделать вывод, что к Демосфену и Цицерону восходит своими корнями лишь одна из функций журналистики – мобилизационная. По утверждению Шадсона, она являлась основной для американской журналистики вплоть до последних десятилетий XIX в. (а в некоторых странах и дольше), после чего её сменила в качестве таковой информационная функция, истоки которой следует искать в другой области античной литературы – историографии.
«Кому же неизвестно, что первый закон истории – ни в коем случае не бояться правды; не допускать ни тени пристрастия, ни тени злобы… А характер изложения и слог должен быть ровным, плавным, со спокойной размеренностью, без всякой судебной резкости и без всяких ядовитых словечек, обычных на форуме», – отмечал Цицерон в своём трактате «Об ораторе» [59, 77, 15, 62–64].
Естественно, как и в случае с речами ораторов, далеко не все произведения древних историков отвечали этому требованию, в связи с чем в античной историографии выделяют два направления: риторическое и исследовательское.
Для риторической историографии характерно продолжение традиций эпидейктического, т. е. торжественного красноречия. Её первопроходцами выступили два ученика Иоскрата, Эфор и Феопомп, ставившие своей целью похвалу добродетели и порицание тех, кто этого заслуживает. Во времена Древнего Рима это направление достигнет своего пика в творчестве так называемых младших анналистов, для которых, по утверждению С. Л.