я никакого фоса, – сказал он, – Дай пройти.
– Фос, фос… дихлофос, – прошептал Слич и встряхнул пузырек перед лицом Фрая, – Нужно капнуть на кусок тряпки и вдыхать. Улет, братан!
Поторговались. Через десять минут пузырек с фосом был у Фрая. В тот вечер мир крутанулся и лопнул перед его глазами. Так дихлофос второй раз вошел в жизнь Фрая.
Теперь только фос и джаз. А остальное пусть катится ко всем чертям! Училище с его тупым директором, нудные родители, соседи, да и весь клан с верховным жрецом. С этими их тупыми обрядами и правилами. С великой историей и гордостью рода тараканов, великого и вечного. Чертовы тюремщики!
Джаз и Фос. Фос и Джаз. Оба с большой буквы. Потому что стоят того. Фос во время Джаза. Джаз на фоне Фоса. Любая комбинация удивительна и неповторима.
– Пусть я сгорю в фосовом угаре, на гребне джазовой импровизации, чем буду коптить небо, как мои старики, – думал Фрай.
Дядя Хлы указал единственно приемлемый путь, когда откинулся в их дворе с закипающими от дихлофоса мозгами. Пусть все оплакивают его бренное хитиновое тело, но Фрай заметил, как хорошо тому было в последние мгновения ускользающей жизни. Дихлофос жестоко убил дядю Хлы, но Фос подарил его никчемной жизни неожиданный сияющий смысл. По крайней мере, в глазах племянника.
Сегодня Фоса больше, чем Джаза. Намного больше. Их джаз банда репетирует уже больше часа, но становится только хуже. Кажется, даже стены кабака, где они играют по вечерам и репетируют днем, содрогаются от фальши. Их приятели, вечные последователи и помощники Том и Йен сидят у импровизированной сцены с кислыми лицами, потягивают пиво. Скучают. Гавана – болотного цвета краской написано на покосившейся вывеске над входом. Хуже места не придумаешь. Отстойник. Так называют его любители джаза. Только из-за музыки сюда и ходят. Ну не ради же разбавленного пойла, что здесь называется пивом? Сегодня музыка нестройным потоком вываливается из полуоткрытого мутного окошка и умирает на грязном тротуаре. Незаметно для спешащих по своим делам прохожих.
В жилах Фрая горит огонь. Фос пожирает его изнутри, и так будет продолжаться еще не меньше трех часов. Проверено. Пальцы плохо слушаются, а саксофон кажется чем-то чужеродным и неестественным, как стетоскоп в лапах кровельщика.
– Может все же пора завязывать? – пронеслось в мозгу Фрая.
Он вел музыкальную тему, и время от времени морщился, как от зубной боли. Грос, его лучший друг был просто невменяем. Он колотил по барабанам так, словно хотел покончить с ними раз и навсегда. Те жалобно ухали, а тарелки возмущенно цыкали и угрожающе звенели, когда он прикладывался по ним после сбивок. Что касается ритма, тот плавал, как только что народившийся утенок, темп то резко ускорялся, то замедлялся. В какие-то моменты казалось, что еще немного и все совсем остановится. Их самый веселый и легкий номер «Поддай, малышка, жару!» на глазах превращался в похоронный марш. Ланг, их контрабасист, вечно немного сонный и заторможенный тип, удивленно