ночью, я слышал ее приглушенные рыдания. Матушка молила Бога простить вольные и невольные грехи новопреставленного Николая и позаботиться обо мне. Правду говорят: кто горя не знавал, тот Богу не маливался…
Однажды к нам в дом пришел гость. Это был давний друг моего покойного отца, пожилой немец Иоганн Карстен Беккер. Правда, пациенты чаще звали его на русский лад – Иваном Крестьянычем, и добродушный старик нисколько не обижался на это. Мало того, он был доволен тем, что в России его считают не чужаком, а своим. Ведь всем известно – если ты Иван, значит, русский… В отличие от отца, Иван Крестьяныч имел собственную практику, небольшую, но позволявшую ему, одинокому холостяку, жить в достатке. Прежде он частенько приходил к нам в гости, приносил гостинцы, среди которых неизменно оказывалась бутылочка вишневой наливки, которую Иван Крестьяныч откупоривал, заговорщически приговаривая: «Тринкен-тринкен, кляйне-кляйне»[3], и по нашему домику разносился сладкий аромат сочных, спелых ягод. Вот и на сей раз он не изменил своему обычаю и привез нам полную корзину всякой снеди. По правде говоря, это было весьма кстати: в ожидании пенсиона мы перебивались, как говорится, с хлеба на квас.
Матушка сварила кофе и принялась потчевать гостя. Погода в тот день была ненастная, и потому я сидел дома и мастерил из деревянной чурки корпус для будущего фрегата. Вдруг до меня донесся голос Ивана Крестьяныча:
– А правда ли, Елизавета Александровна, будто ваш сынок знает латынь?
Матушка замялась. Вроде бы ее покойный муж учил Яшеньку каким-то своим медицинским словам. Но была ли это латынь?..
– А давайте его самого спросим! – предложил Иван Крестьяныч. – А ну-ка, Якоб (он всегда называл меня на немецкий лад – Якобом), поди сюда. Скажи мне, как по-латыни будет «вода»?
– Аква! – ответила.
Надо сказать, что незадолго до смерти отец начал учить меня латинскому языку. И потому я знал кое-какие слова и даже поговорки. Например: veni, vidi, vici — «пришел, увидел, победил».
– Гут! – похвалил меня Иван Крестьяныч. – А как будет масло?
– Oleum! – После этого я решил блеснуть своими знаниями. – А касторка по-латыни – oleum ricini!
– Вот-те на! – восхитился Иван Крестьяныч и даже сдвинул на нос очки в золоченой оправе, словно желая разглядеть меня получше. – Прямо как заправский врач! Да такой знаток латыни просто на вес золота! А мне тут как раз помощник нужен… Вот что, Елизавета Алексеевна, не согласитесь ли вы отдать своего Якоба ко мне в услужение? О жалованье договоримся… Вон какой он у вас толковый! Грех такой дар в землю зарывать! А я его тем временем медицине выучу.
Матушка прослезилась. Ведь предложение Ивана Крестьяныча было как нельзя кстати. Теперь она могла не опасаться за мое будущее. А все потому, что ее покойный супруг догадался выучить меня латыни! И никому – ни матушке, ни мне самому – тогда было невдомек, что Иван Крестьяныч просто пожалел нас… что Господь услышал наши молитвы…
Так началась моя служба у Ивана