он принялся осматривать пациента, а потом стал выписывать рецепты: перцовую мазь, желчь для примочек, хинин, чтобы снять воспаление и жар в больных суставах. Зато я призадумался над услышанным. Кто же все-таки эта Ксения? Несчастная женщина, с горя потерявшая рассудок? Или тайная подвижница в обличье безумной нищенки? И почему бывший сыщик решил, что в ее блужданиях по городу есть какая-то цель?
Если бы знать!
Тем временем моя служба у Ивана Крестьяныча шла своим чередом. Старый врач учил меня всему, что знал и умел сам: методике осмотра больного: пальпации, перкуссии, аускультации. Объяснял клинические особенности различных заболеваний, а также симптомы, по которым можно отличить одну болезнь от других, похожих на нее. Учил и латыни. Вскоре я так поднаторел в ней, что бегло читал аптечные сигнатуры и даже мог сам выписывать рецепты. Иван Крестьяныч был доволен моими успехами:
– Из тебя, Якоб, хороший врач выйдет, – говаривал он мне. – Только не мешало бы тебе еще подучиться, лучше всего за границей. Или в Страсбургском университете (там я сам когда-то учился), или в Лейдене, а лучше всего в Геттингене, там профессура хорошая. Только вот как это сделать?
Действительно, как? Ведь для учебы за границей требовались немалые деньги, куда большие, чем те, которыми располагал Иван Крестьяныч. Вдобавок была необходима протекция какого-либо влиятельного лица из Медицинской коллегии или из числа придворных. Разумеется, Иван Крестьяныч имел кое-какие связи и потому надеялся, что чиновные и сановные соотечественники и пациенты не откажут ему в просьбе за ученика. Что до моей матушки, то она уповала лишь на Божию помощь.
– Молись, Яшенька, – кротко говорила она, когда я сетовал на то, что моей мечте об учебе в Германии, похоже, так и не суждено сбыться. – Положись во всем на Бога. Господь милостив – Он все управит…
Увы, чем дальше, тем меньше я верил и в людскую, и в Божию помощь. И все-таки однажды, возвращаясь от матушки к Ивану Крестьянычу, я решил зайти в храм Святого апостола Матфея. Это была наша приходская церковь. Когда-то в ней венчались мои родители, потом в ней крестили меня. И в этом же храме семь лет назад пели «вечную память» моему отцу. Вся жизнь нашей семьи была связана с этой церковью. Может быть, здесь Бог скорее услышит меня?
Подойдя к храму, я увидел Ксению, в ее нелепой красно-зеленой одежде, с посошком в руке. Она стояла на паперти. Как видно, ей хотелось войти в храм. Однако церковный сторож, по виду из отставных солдат, за долгие годы службы привыкший наступать и держать оборону, грозно прикрикнул на нее:
– А ну, поди отсюда! Кому говорю! Убирайся!
– За что ж ты убогую-то гонишь? – робко встала на защиту Ксении пожилая, бедно, но опрятно одетая прихожанка. – Что она тебе сделала?
– Мне-то, положим, и ничего, – согласился сторож. – Только я обязан все по закону делать. А по закону таких, как она, в людные места пускать не велено. Чтоб, не дай Бог, чего не вышло… – Он покосился на сердобольную прихожанку,