занятий. Никто из нас не мог нормально оценить мое физическое состояние, поэтому мы, можно сказать, его игнорировали. Однако у горюющего тела есть безжалостный способ сделать так, чтобы его услышали. Хотя я каким-то образом умудрялась функционировать в течение трех месяцев после операции, у меня развилась страшная анемия вкупе с мононуклеозом. Проблемы с кровью вынудили меня пропустить шесть недель занятий. К счастью, преподаватели разрешали мне выполнить необходимые для выпуска задания дома.
Мы с Ли по сути закрылись от любых обсуждений наших чувств относительно беременности. Когда я приближалась к этой теме, его глаза расширялись от страха и он весь сжимался. Эти сигналы были для меня достаточным поводом, чтобы пойти на попятный, поскольку для меня по большей части касаться этой темы было слишком болезненно. Казалось, что нам обоим нужно время.
Тем не менее отношения между мной и Ли никогда больше не были прежними. Наши мечты о семье, будущем, родительстве в буквальном смысле лопнули. У нас не будет ребенка этой весной, а в настоящем мы не способны выразить свою боль.
Не уверена, позволил ли себе Ли когда-нибудь по-настоящему почувствовать разочарование или признать внутреннюю рану. Мое состояние дошло до критической точки как-то в обед четверга в центре Хартворда.
Я вернулась на практику в одной из альтернативных школ. Мой куратор обходился со мной по-доброму и позволил отработать пропущенные дни. Школа располагалась в здании старого вокзала через дорогу от муниципальной парковки.
В этот самый четверг я не ждала никаких необычных происшествий. Я подъехала, как я считала, к парковке. Я была через дорогу и чуть в стороне от школы. Однако я куда-то не туда свернула и потеряла дорогу. Я повернула обратно и снова устремилась в направлении парковки.
На этом этапе я была расстроена и немного встревожена. Я помню, как предостерегла себя не спрашивать у проходящего полицейского, где находится парковка. Я чувствовала себя немного сумасшедшей и боялась, что он это заметит.
Затем я начала плакать. Я рыдала и рыдала больше полутора часов. Я потеряла намного больше, чем парковку, я потеряла ребенка и частично мужа и тысячи нежных моментов семейной жизни.
Образы трехлетней девочки, одетой в розовое клетчатое платье, шестилетней, впервые идущей в школу, двенадцатилетней, у которой впервые началась менструация, и восемнадцатилетней, готовой к выпускному балу в школе, прошли перед моими глазами. Я чувствовала, что мне нужно поговорить с ней и что ей нужно имя. Я назвала свою дочь Элизабет. Я рассказала ей, как я расстроена – как зла, что она ушла от нас с Ли.
Я рассказала ей, как сильно я ее любила и что я практически жила с ней и со своими потерянными мечтами о материнстве.
Для меня не имело значения, была ли Элизабет девочкой на самом деле. Мое сердце подсказало мне, что это так. Значение имело то, что я нашла способ обратиться к частичке меня, которую я также потеряла.
Слезы