(это абсолютно не соответствовало действительности. – В.Ц.), также пали, не могли не пасть, ибо их дело было насквозь пропитано все тою же разлагающей керенщиной и интеллигентщиной, которые однажды уже погубили Россию…» Данные оценки стали типичны не только в эмигрантской публицистике 1920-х гг., но и перешли, совершенно не изменившись, в произведения некоторых современных российских исторических публицистов и писателей. Характерно, что критика Белого движения и белых армий исходила преимущественно от тех, кто либо косвенно участвовал в движении, либо участвовал кратковременно и не занимал в период 1917–1920 гг. каких-либо влиятельных должностей в белых государственных структурах. Характерно и то, что одним из первых активных критиков военного руководства Белого движения (на рейхенгалльском съезде) стал генерал от инфантерии И. И. Мрозовский, отказавшийся в феврале 1917 г. «подавить бунт» в Москве, несмотря на имеющиеся полномочия (он занимал должность командующего Московским военным округом), и передавший свою власть без сопротивления городской думе (9).
Из этих предпосылок следовал еще один тезис, высказанный на страницах все того же «Двуглавого орла»: «Монархисты по-прежнему оставались верными своему законному Императору, а изданный от Его Имени акт отречения признавали ничтожным, ибо акт исходил из неволи и не был законным манифестом Императора… с той минуты, как не стало в России законного Царя, не стало и закона…» (10).
Начнем с того, что недопустимо считать правомерным мнение о некоей «правовой безграмотности» Государя, издающего незаконные акты и создающего прецедент нарушения законов в будущем. Нельзя также признать наличие у него некоего «плана» по нейтрализации «заговорщиков» посредством собственного отречения и проведенного «социологического опроса» командующих фронтами о готовности к вооруженному подавлению «бунта». Отречение с заведомой целью сделать его впоследствии недействительным (получается, что другого способа по борьбе с «заговором», кроме «незаконного отречения» с целью его последующей отмены, не существовало) становится неким «спектаклем», правда, не сыгранным до конца. Нельзя принять мысль о «намеренном» нарушении Государем законов. Можно ли вообще говорить, что Государь «нарушает», а не «изменяет» законодательство? Сомнительность подобных тезисов, когда речь идет об акте важнейшего государственного значения, очевидна.
Для Государя непреложным оставался завет его отца – Императора Александра III, считавшего, что сын должен выслушивать мнение всех советников, но окончательные решения обязан принимать самостоятельно, соблюдая принцип «самодержавия».
Рассматривая правовую основу акта отречения Государя, прежде всего, нельзя утверждать, что акт отречения есть следствие насилия, обмана и иных форм принуждения в отношении Государя. «Акт отречения, как явствует из обстановки подписания этого акта… не был свободным выражением Его воли, а посему является ничтожным