Давайте все убьем Констанцию. Рэй Брэдбери

реалисты…

      Я молчал.

      – Знаешь, в чем твоя проблема? – Крумли спохватился и сбавил тон. – Ты любишь людей, которые этого недостойны.

      – Ты имеешь в виду себя, Хрум-хрумли?

      Он покосился на меня с некоторой опаской.

      – Да я-то еще ладно, – сказал он. – Слегка потертый, но пробу еще пока есть где ставить… Стоп! – Крумли ударил по тормозам. – Круглый свод – там поп живет!

      Я выглянул в окно и увидел собор Святой Вивианы на Скид-Роу. Здесь было так тихо, что казалось, здешние обитатели вымерли, а у тех, кто остался, жизнь протекает, словно в замедленном кино.

      – Вот где селиться-то надо было… – сказал я. – Ты пойдешь внутрь?

      – Черта с два! Меня отлучили от церкви еще в возрасте двенадцати лет – за связи с порочными женщинами.

      – Снова причащаться не собираешься?

      – Разве что когда умру… Выпрыгивай, неудачник. Приехали. От Царицы Калифии прямиком к Царице Ангелов.

      Я вышел из машины.

      – Прочти за меня «Аве, Мария», – сказал Крумли.

      Глава 15

      В храме после полудня был мертвый час. Только одна прихожанка, желающая покаяться, ждала возле исповедальни. Вышел священник и кивком пригласил ее пройти в кабинку.

      По его лицу я сразу понял, что мы пришли по адресу.

      Как только женщина ушла, я незаметно нырнул на ее место.

      В окошке за решеткой зашевелилась тень.

      – Слушаю, сын мой.

      – Простите, святой отец, – выпалил я. – Калифия…

      В ту же секунду я услышал ругательство, и дверца исповедальни со стороны священника со стуком распахнулась. У святого отца был такой вид, как будто словом «Калифия» я нанес ему пулевое ранение.

      В окошке сидело ожившее дежавю Раттиган. У меня было полное ощущение, что передо мной скелет Констанции, на который каким-то неведомым образом надели другую плоть. В результате этих преобразований коричневый загар превратился в мертвенно-бледную немощь священника эпохи Ренессанса, а губы, открытые наслаждениям и изысканным блюдам, были заменены на уста, никогда ничего не жаждавшие, кроме молитвы о спасении. Он был похож на Савонаролу[29], который умоляет безмолвствующего Господа простить ему неистовые речи – и при этом у него из глаз, откуда-то из глубины черепа, дерзко выглядывал призрак Констанции.

      После некоторых внутренних терзаний отец Раттиган счел меня достаточно безопасным, несмотря на оброненное мной слово, и, кивнув в сторону ризницы, завел меня туда и закрыл дверь.