плаще цветов королевского двора Намита, шляпе с пышным плюмажем, в пурпурном, расшитом золотыми нитями камзоле, высоких, до блеска начищенных сапогах с позолоченными шпорами. Его серый в яблоках жеребец бил копытом по камням мостовой, изгибал шею и не желал ступать на площадь, пришлось оставить его у ближайшего дома.
– Радуетесь, что заманили меня в ловушку? – Амари усмехнулся. – Зря.
Часовая площадь – одна из красивейших в столице. Белый камень мостовой, окружающие ее черные здания, вонзающие в небо острые шпили. О ней ходило много слухов и легенд. Считалось, умиравшие здесь теряли посмертие. Упавшие на этой площади сами не поднимались: камни выпивали их жизнь и кровь до последней капли.
– Отличное место для смертельной схватки, знаете ли, – заметил Теренс.
– Сложно не согласиться.
В парках, на старой полуразрушенной арене или за городом у полноводной Мирросы дрались до первой крови, здесь – пока противник в состоянии держать шпагу. Раз за разом белоснежная мостовая принимала кровь, тела, жизни – и все равно оставалась чистой и незапятнанной. Под ногу попался острый камень, Амари оступился, выругался сквозь зубы, лишь чудом сохранив равновесие.
– Осторожней, – пухлые губы намитца растянулись в издевательской усмешке. – Мы с вами не озаботились секундантами – значит, как старший, я вынужден предложить вам перемирие. Хотите, я даже извинюсь? – спросил он и рассмеялся. – Перед вами, вашим отцом или еще кем? Следовало бы, конечно, повиниться и перед вашей матушкой-покойницей, но умирать я пока не собираюсь.
Амари задохнулся от ярости. Намитец специально выводил его из себя. Теренс был опытнее, старше, за его спиной стояли десятки выигранных боев, тогда как Амари пришел на Часовую впервые в жизни, но отступить уже не мог. Сейчас он наконец-то понял, что чувствовал Руперт: требовалось убить, пусть ценой собственной жизни, и тем самым защитить родных и друзей, которые – в том он не сомневался – тоже потребовали бы дуэли. При этом умирать отчаянно не хотелось.
– Я намерен убить вас, – Амари откинул назад непослушные русые пряди. Цвет волос он унаследовал от одного из северных предков; серые глаза – от матери, и не походил ни на братьев, ни на отца. Наверняка, столь кричащая внешняя различность рождала косые взгляды и подозрения, однако никто из бывавших при дворе господ не смел коснуться ее даже самым замысловатым намеком. Теренс оказался первым, преступившим вне гласное правило.
– Как пожелаете, ваше высочество, – Теренс снял плащ и шляпу. Амари скинул колет. – Прошу.
Дойдя до центра площади, они остановились друг против друга.
– Вас преследуют дурные предзнаменования, – заметил Теренс.
Со звоном обнаженные клинки заблестели на солнце, и в тот же миг на камни упала тень. Птица охотилась, и до людей ей не было дела, однако прилетела она точно не вовремя. Вороны никогда не считались в Кассии вестниками смерти, но сердце Амари пропустило удар: чем бы ни окончился этот поединок, его жизнь изменится.
– Я