после работы меня всего ломало.
– Сынок, в моем возрасте вымотанность – обычное состояние, – рассмеялся папа. – Просто учишься с этим жить. Попробуй.
– Ладно, ладно. – Я неохотно выкарабкался из шезлонга. – И не говори потом, что я для тебя ничего не делаю.
– Знаешь, Арч, есть такая поговорка… – Папа вытащил из угла обшарпанную картонную коробку. – «На вкус и цвет…»
– Ложечка для дыни, уцелевшая с прошлого века? – Я глянул в коробку и аж головой замотал. Такое можно увидеть только в телепередачах шестидесятых годов. – Ладно тебе, пап. Ты серьезно?
– Хм… – Папа нахмурился. – Положи-ка ее к вещам, которые мы оставим.
– Что? – Он был безнадежен. Я понял, что надо срочно пресечь это безумие. – Не сходи с ума. Эта ложка будет первой в груде вещей, которые мы сдадим в фонд Армии спасения.
Я выхватил ложку из коробки, прежде чем папа начал пререкаться, и от резкого движения плечи заныли еще сильнее.
Мы раскопали скутер с отломанным колесом, полотняную куклу-клоуна такого жуткого вида, будто в нее вселился злой дух, три стопки изъеденных плесенью комиксов (их я решил не выбрасывать), а потом я наткнулся на нее. Семейная фотография на самом дне коробки: мама, папа и я. И даже Вегас, свесивший набок язык, он всегда так делает, когда радуется. На фото мы все улыбались. Папа обнимал маму за плечи, она прижимала меня к себе.
Неужели тогда-то все и началось? То самое, из-за чего она решила, что ей будет лучше без нас? Быть может, где-то на снимке таится разгадка? Папа смотрел на маму, но ее взгляд был направлен в объектив камеры. Могли ли мы в тот миг догадаться, заранее предвидеть, что случится?
– М-м-м… слушай, пап, – неловко начал я. – Я тут хотел спросить… Ты с мамой давно говорил?
Может, они тайно общались все это время. Может, она знала, что у папы сейчас проблемы с работой, и решила вернуться. И прямо сейчас собирает чемодан.
Снова та же игра в «А что, если?».
Папа отвел глаза.
– Она очень занята. Только вышла на работу в новой фирме.
– Ну ясно.
Лучше не думать об этом. Новая работа – значит, надолго. Даже я не мог притворяться, что дела обстоят иначе.
– Короче, вы не говорили.
– Эй!
На какое-то мгновение я решил, что папа мне отвечает. Типа он огорчился, что я заговорил о маме, что-то в таком духе. Но когда я обернулся, он, сияя, вытаскивал из коробки что-то большое.
– Вот это точно стоит сохранить. Мой старый стратокастер!
– Ух ты!
Даже мне было понятно, что эта штука по-настоящему винтажная. Зеленая, глянцевая, покрытая гаражной пылью, гитара манила белым грифом с покрытым мелкими трещинками перламутровым бакелитом. Некоторые струны ослабли, других вообще не было. Но несмотря ни на что… стратокастер был невероятно крут.
– Пап, ты что, играл на гитаре?
Неужели мой папа когда-то увлекался музыкой? Почему никто раньше не упоминал об этом? Я словно увидел своего старика новыми глазами.