улучив свободную минуту, усаживался на палубе, свесив ноги к воде, смотрел, как по набережной прогуливались барышни и их кавалеры, сновали извозчики – их кони звонко щелкали копытами по булыжной мостовой. Из парка, раскинувшегося по берегу вдоль пристани, доносилась музыка – играл военный оркестр, с провалами ухал барабан. Парня охватывало чувство одиночества, смутная тоска сжимала сердце.
Вскоре они снялись с якоря и пошли вверх по Волге, к Нижнему. Федор долго смотрел на удаляющийся город Астрахань, на причал, где оставалась стоять барышня, вся в белом, с белым зонтом над головой. Она долго махала платочком кому-то стоящему на палубе большого белого парохода, только что отчалившего от пристани… «Наверное, своему кавалеру», – решил Федор и попытался представить себя на месте ее кавалера и что это ему, Федору, машет белым платочком барышня, но у него из этого ничего не получилось. Он подумал о том, как мало он еще знает и мало чего видел на свете, о том, какое множество людей существует вокруг, а он не имеет об их жизни ни малейшего понятия.
О Нюрке он теперь, как ни странно, вовсе не думал, она его почему-то больше не волновала… Более того, она стала ему даже противна. Он не знал причины, потому что еще не понимал, что без истинной любви длительная связь с женщиной невозможна.
Ливень обрушился на реку. Сперва крупные капли дождя усеяли воду, потом она вся закипела, став матово-пузырчатой, – дождь встал стеной. Капитан застопорил ход; впереди, даже в нескольких метрах, ничего нельзя было различить. Через каждые полминуты они давали гудки, опасаясь встречных пароходов.
Дождь прекратился разом, как и начался. Резко очерченные облака с фиолетовым поддоном нависли над Волгой, над лугами и лесом по берегам. Из-за края одного облака выглянуло солнце – лучи снопами ударили в небо и в землю, посеребрив там траву и скирды сена. И матросам, а с ними и Федору, предстало видение – летящий по небу крест, клубящийся, темный, меняющий очертания.
– Не к добру, – вздохнул Прохор.
Нюрка несколько раз истово перекрестилась. В зеленых глазах ее вспыхнул страх.
Федор избегал встреч с Прохором, старался не сталкиваться с ним, но однажды тот сам подошел к парню и, положив на его плечо свою тяжелую руку, глухо сказал:
– Слышь, малый… Ты это… того… Ты не держи на меня обиду… Понимаешь, я того… – Он замолчал, а потом, махнув рукой и отвернувшись, с силой докончил: – Э-э… да что об этом говорить! – И столько муки чувствовалось в его голосе, муки, выпавшей на долю этого сильного мужика вместе с неистребимой любовью к своей беспутной зазнобе.
Федор молчал, опустив голову и не зная, чем ответить на этот порыв. «Лучше бы он мне опять врезал», – подумал парень, а Прохор, снова повернувшись к нему, мягко и даже как бы заискивающе улыбаясь, продолжал:
– Ты вот что, малый… Ты ведь, того, мужик вроде грамотный, а занимаешься на судне незнамо чем: одно слово – на подхвате!.. Ты давай-ка, спускайся ко мне, – Прохор ткнул пальцем вниз, в подрагивающую под ногами палубу. – Будешь у