говорил Никеша, стараясь пробраться в угол.
– Нет, нет, ни за что на свете… Я вам сказал, что вы у меня самый драгоценный гость… Позволю ли я, чтобы вы сидели где-нибудь в углу. Ваше место первое.
И он почти силою посадил Никешу на диван, лицом ко всем гостям, которые вместе с хозяином уселись перед ним на креслах, в почтительном отдалении.
– Маланья Карповна, знаете ли вы, – начал Неводов, когда все уселись, – кто почтил нас своим посещением? Понимаете ли вы, что все, чем мы владеем: наши крестьяне, наши земли и усадьбы – принадлежат господину Осташкову и что ему стоит только предъявить свои документы, чтобы лишить нас всего…
– Шутки шутить изволите! – проговорил наконец Никеша, поднимая опущенные до сих пор глаза.
– Я шучу?! – воскликнул Неводов. – Но что же бы нам за охота была унижаться перед вами? Правда, Паленов хотел хитрить и скрывать от вас правду, как от человека неграмотного, но ведь могло же случиться, что вы показали бы свои бумаги какому-нибудь знающему человеку и он объяснил бы вам ваши права; тогда что бы с нами стало? Я лучше решился собрать всех тех дворян, которые владеют деревнями, принадлежащими вашему роду; мы советовались – что делать, и решились лучше прямо все объявить вам и просить вашего великодушия. Конечно, если вы начнете тяжбу, мы вам не уступим без спору, но эта тяжба может разорить нас, если даже мы ее и выиграем. Будьте великодушны, господин Осташков, пощадите нас.
– Не погубите! – подхватили Рыбинский и Тарханов, вставая и кланяясь.
Никеша снова спутался, не умев уже разобрать: шутят ли над ним, или вправду эти господа боятся потерять свои имения, а он может овладеть ими.
Сомнение и корысть взволновали душу и слабые мозги Никеши.
– Я ничего не знаю-с… Я человек темный, неграмотный! – отвечал он. – У меня тятенька есть, я не один.
– Вы только дайте нам клятву, что ничего не скажете вашему отцу: ему самому и в голову не придет хлопотать, если не хлопотал до сих пор. Кроме этой клятвы вы приложите руку к бумаге, которую мы напишем и в которой вы скажите, что отрекаетесь за себя и за весь род ваш от имений, нам принадлежащих.
– Я неграмотный… Как же я могу приложить руку… Я писать не умею-с… – говорил Никеша, начинавший в самом деле верить в возможность возвратить собственность своих предков.
– Это ничего, что не знаете грамоте, – отвечал Тарханов, принимая подобострастный вид. – Фамилии не надо подписывать. А вы только потрудитесь намазать руку чернилами и приложить ее к бумаге. Не откажите, господин Осташков, будьте милостивы.
– Жена, что же ты не просишь господина Осташкова? От него зависит участь наших детей. На колени! Целуй руки у господина Осташкова, моли его, проси, не отставай, пока не смилуется.
Горничная бросилась на колени и ловила руки Никеши, который, считая ее барыней, очень сконфузился, краснел, пыхтел, барахтался, поднимал руки вверх и прятал за спину.
– Помилуйте! Как можно… Не извольте беспокоиться!.. – лепетал он в смущении.
Между тем горничная кричала