чувствовать, как мышцы кричат от боли, а тело просит пощады под натиском штанги.
Я поднимаюсь со скамьи и навешиваю на гриф новые диски – пятьдесят килограммов с одной стороны и еще пятьдесят – с другой. Снова ложусь под штангу и быстро поднимаю ее шесть раз. Теперь я чувствую вес, и последние жимы даются мне с трудом, но я делаю их до конца. Отдыхаю. Восстанавливаю дыхание. Закрываю глаза, снова поднимаю штангу, делаю еще десять подъемов лежа. На этот раз мне трудно с самого начала – но не потому, что диски тяжелые. Во мне снова поднимается гнев. Смех Баби и этот сверток, прекрасный и жестокий подарок, который она кладет передо мной, а потом убирает и, в конце концов, разрешает открыть. Я вновь вижу футболку в белую и синюю полоску, точь-в-точь такую, как на ребенке, моем сыне. Гнев нарастает; она сговорилась с Джулианой, они все подстроили у меня за спиной. Нет, все сделала она. Баби всегда решала – врываться в мою жизнь или исчезать из нее. Я почти подбрасываю штангу: она кажется мне легкой – настолько я в ярости. Снаряд поднимается вверх, еще выше, выше своей опоры, а потом снова падает, подскакивает и покачивается из стороны в сторону, рискуя обрушиться на пол, но я останавливаю его руками.
– Эй, ты же Стэп, да?
Я встаю и пытаюсь понять, кто ко мне обращается. Передо мной стоит парень.
– Стефано Манчини, не так ли? Ты был для нас легендой. Моя девушка вырезала из газеты твою фотографию на мотоцикле, с той телкой, которая к тебе прижималась, и всегда говорила мне: «Ты должен быть непокорным, как он, а не тюфяком, как сейчас». Черт, ты погубил мою юность. Правда: мы расстались, и она мне не дала!
Парень смеется вместе с другом, стоящим рядом. Он худой, сухощавый, но хорошо сложен. У него густые длинные волосы и темные глаза. Он был бы копией барда Франческо Ренга, если бы не его зубы, немного испорченные. Друг, протянув руку, ударяет по его ладони, словно тот выдал невероятную шутку.
– Меня зовут Диего; я уже давно хожу в тренажерный зал, но тебя никогда не видел.
– Я записан в этот спортклуб, но тренируюсь здесь нечасто, в основном играю в падел.
– А, в игру гомиков!
Его друг начинает хохотать, как сумасшедший.
– Нет, ну ты крутой, реально крутой! Я едва не обоссался!
И за это хлопает его по спине.
– Блин! Ну мне же больно! А вот ты зато тяжелый, реально тяжелый!
И правда: его друг толстый, просто жирный, он как бурдюк, и его жир буквально переливается через край.
– Ему было бы полезно играть в падел. Что бы ты ни думал, это хорошо. Падел придает бодрость, учит правильно дышать. И от него худеют.
Я беру полотенце со скамьи, встаю, кладу его себе на плечи и собираюсь уходить.
– Эй, Стэп, почему бы нам не обменяться парой ударов?
Я оборачиваюсь и вижу, как Диего держит перед лицом сжатые кулаки и поигрывает ими. Он подмигивает; ему хотелось бы выглядеть симпатичным, но чего нет, того нет.
– Давай,