спасибо.
Вижу, как Джорджо опускает очки. У него в руках какие-то листки. Может быть, проект.
– Ну и какой он?
– Замечательный. Очень хороший, мне кажется. Я тебе потом о нем расскажу.
– Хорошо, пока.
Я закрываю дверь. Сажусь за стол и какое-то время смотрю на этот сверток. Потом беру его, пытаюсь определить вес. Похоже на книгу. Может, это и впрямь книга, только большая. Разворачиваю бумагу. Я ошеломлен. Этого я никак не ожидал. В свертке альбом с фотографиями. К первой странице прикреплена еще одна записка.
«Привет. Я рада, что ты его открыл. Боялась, что ты можешь его выбросить, даже не развернув. К счастью, этого не произошло. У меня их всегда было два. Мой альбом – точь-в-точь такой же, как этот – может быть, потому, что я всегда думала, что когда-нибудь это случится. Я так счастлива, как уже давно не была. Как будто снова сомкнулся круг, как если бы вдруг нашлось то, что я уже давным-давно потеряла. Увидев тебя снова, я почувствовала себя красивой, интересной, какой я себя еще никогда не чувствовала, – или, во всяком случае, уже этого не помню. Да, правильнее сказать именно так, потому что когда мы были вместе, я испытывала то же самое ощущение. Теперь я не хочу надоедать, говорить что-то еще. Если ты случайно решишь его выбросить, то, пожалуйста, дай мне знать. Я над ним очень трудилась, и мне было бы неприятно, если бы все то, что я сделала с такой любовью, оказалось в мусорной корзине. Б.».
Опять одна только эта «Б.». Я смотрю на письмо. Ее почерк стал лучше. Он округлый, но теперь она уже не играет по-ребячески с некоторыми гласными. Нет, Баби, ты не была надоедливой. Ты заставила меня вспомнить нашу прежнюю жизнь. Как я умел делать тебя счастливой. Как умел понимать, когда ты в плохом настроении, и ждать, сколько нужно, чтобы вновь тебя обрести. Привередливую, требовательную. С этими надутыми губами.
«Я тебя предупреждала, что такая уж я есть», – твердила мне ты. Ты умела меня развлекать. Ты умела делать меня терпеливым, терпимым, хотя мне всегда казалось, что я никогда таким не стану. Ты делала меня лучше. Или, может, ты заставляла меня в это верить. Тогда, когда мне все казалось неправильным, когда меня терзало глубинное беспокойство, и я чувствовал себя, как тигр в клетке. Я был в постоянном движении, не мог успокоиться и по самым разным поводам ввязывался в драки. Я смотрю на свои руки. Небольшие шрамы, вывихнутые суставы… Это неизгладимые следы обезображенных мною лиц, угасших улыбок, выбитых зубов, сломанных носов, рассеченных бровей и губ. Запрещенные удары. Ярость, агрессия, злость, гнев – на меня словно налетал ураган. А потом, с тобой, наступал покой. Было достаточно, чтобы ты меня погладила, и я словно усмирялся. Зато другие ласки – нежные и чувственные – воспламеняли меня совсем другой дрожью. «Мы с тобой пара повышенной возбудимости; тебе, наверное, хватит», – говорила мне ты, когда я позволял себе лишнего спиртного. Иногда ты позволяла себе словечки женщины раскованной, без комплексов, даже непристойные, но всегда забавные. Как в тот раз, когда ты сказала: «Твой язык творит чудеса». Тебе нравилось заниматься любовью и смотреть мне в глаза – ты их держала открытыми до тех пор, пока не зажмуривалась от удовольствия и отдавалась мне без остатка.
«Только с тобой, – говорила она. –