вертолеты могут летать, а где не могут. Здесь они летать не могут.
– Откуда ты вообще об этом знаешь?
Лейлани не смеется, только снова приподнимает бровь.
– Вы всегда жили в этом доме?
– Наверное, ты хочешь сказать «в мавзолее». Да, они купили здание двадцать лет назад.
Я сдерживаюсь, чтобы снова не сказать «ого». Не могу себе представить, каково это – расти в таком месте. Да что там, я не могу себе представить даже, каково это – прожить на одном месте всю жизнь. Мы жили в одном и том же доме, пока мне не исполнилось семь. Потом наступил хаос. Бесконечная череда домов и квартир в Сиднее – мне тем временем стукнуло двенадцать, – и дальше самые разные места во всех уголках Австралии, пара лет в Новой Зеландии, снова год в Сиднее, потом Индонезия, Таиланд, и вот мы здесь.
– Повезло тебе, – говорю я; Лейлани смотрит на меня так, что я сразу понимаю: она со мной не согласна. – Каково это – быть богатой?
– Каково это – быть австралийцем?
Лифт останавливается, двери открываются, и мы оказываемся в заставленной книгами комнате.
– Это не мои деньги. Это их деньги.
– Но… – начинаю я; не важно, кто зарабатывает деньги, она в них купается, – они ведь твои родители. Это значит, что ты точно не бедная, ведь так?
Она снова испепеляет меня взглядом.
– Я не говорила, что я бедная. Но деньги их. Если бы не родители, я бы так не жила.
– Еще бы. Если бы не родители, я бы не оказался в Нью-Йорке. Они все решают за нас, пока мы не вырастем и не съедем.
– К несчастью.
– Но ты можешь этим наслаждаться!
Она опять смотрит на меня, как на последнего идиота.
– Чем тут наслаждаться? Они родили нас только для того, чтобы сохранить фамилию, дурацкую выдуманную фамилию, а еще чтобы мы были их идеальными мини-копиями. Конечно, у них ничего не вышло, но ты удивишься, когда узнаешь, какими тщеславными бывают люди. Я бы не удивилась, но ты у нас всему удивляешься.
– Это из‐за кукурузы, которой меня пичкают. От нее я становлюсь страшно доверчивым. Ее обрабатывают инсектицидами, наверняка все дело в них.
Она тихо всхрюкивает.
– Ты почти засмеялась!
– Нет, – говорит она, прикрывая рот рукой. – Я даже не улыбаюсь. Идем.
Я иду за ней, недоумевая, почему она так язвит насчет своих родителей.
– Это спальня Майи и Сеймон.
Дверь в спальню закрыта, на ней нарисованы серп и молот. Я молчу.
– Это Майя нарисовала. Как‐то связано с Сибирью.
Мне явно лучше не задавать вопросов.
– Они живут в одной комнате?
– Им так нравится. Они всегда все делают вместе. Есть только одно различие – Сеймон танцует, а Майя играет в теннис. В остальном они настоящие двойняшки. А вот их кабинет.
Дверь открыта. Я замечаю два письменных стола, стулья, кресла-мешки, книги, планшеты, аквариум, плакат на всю стену с рыбами и другой морской живностью. Над одним письменным столом висят постеры красивых азиатских поп-звезд. Над другим – прибитая гвоздем лошадиная подкова.
– Это китайский? – На