ее коробки. Еще и предложил до первой развилки ехать вместе. Может, это превосходство бывалого. Я-то уже целый месяц работал курьером, знал все подводные течения и острые камни. Распирало прямо – так хотелось кому-то покровительствовать, какой-нибудь недотепе.
Она поехала вперед. Будь у нее нормальный велосипед, а не это разлапистое чудовище, мы могли бы держаться рядом, так мало людей рискнули выйти на улицы в знойный день. Машин и того меньше, но вонь от них стояла не опадая, сплошным дымным облаком.
– Что везешь? – спросил я ее спину в натянутой белой майке, мокрой посредине и на тонких полумесяцах лопаток.
– Ты же видел. Книги, игрушки, – откликнулась она. – То, что невозможно разбить. Наверное, как все новички. А ты?
– Реквизит в театр: парики, тряпки разные… Газеты обществу слепых.
– Газеты для слепых? – она даже обернулась.
– Им читают вслух, – объяснил я. – Серьезно, каждый день. Я однажды наблюдал. Они садятся в кружок и слушают очень внимательно. Будто им и впрямь интересно.
– Может быть, интересно, – сказала она. – Может быть, газеты скучны только для нас, потому что мы и так все видим, – она подумала и добавила, – видим, как все на самом деле. А будь мы слепыми, тоже ждали бы, чтобы нам кто-нибудь почитал газеты.
Она замолкла, словно устыдившись такой длинной тирады.
– Еще везу какое-то животное, – сказал я.
– Без шуток? – восхитилась она. – А разве можно животное – в посылке?
– Конечно, если в коробке есть отверстия для воздуха, – ответил я. – Раньше даже детей по почте отправляли, в Америке. Представляешь?
– Обалдеть, – сказала она.
– Только не говори, что твой дед делал так же.
Она снова замолчала, и мне говорить расхотелось. Сказать честно, очень уж смутила ее привычка задумываться над моими словами. Я-то нес сплошную околесицу, чтобы ее развлечь. А она перекатывала в голове – про туземцев, например, или про слепых – и мои слова становились еще ерундовее, будто я распоследний идиот. С такой держи ухо востро. Духота стояла страшная. На витринах застыли белесые разводы последних июньских дождей. А ведь почти конец июля! За месяц ни капли с неба не упало, и все сходили с ума от этой коварной совершенной синевы.
Мы молча доехали до моста. К ядовито-зеленым перекладинам пристыли замочки. Замки тоже выкрасили зеленым, придав характер изначального и постоянного украшения. Тут девчонка остановилась.
– Давай ты первый, – над верхней губой у нее блестела испарина, и она облизывалась, как кошка.
Я пожал плечами, обогнул ее трехколесного монстра.
– Не люблю мосты, – сказала вдруг она, и я тоже остановился.
– Почему?
– Они дрожат. Ты разве не чувствуешь?
Кажется, девчонка и вправду не хотела на этот дурацкий мост. Как-то даже побледнела, даже веснушки выцвели. Ну и трусиха.
– Парочку велосипедов выдержит, – успокоил я ее.
– Ты