примерил их, но вдруг обнаружил, что забыл дома веревку с размером. Тогда он отправился за ней домой, а когда вернулся, лавка уже закрылась. Так он и остался без новых башмаков. Кто-то спросил его: «А зачем тебе веревка, когда у тебя есть нога?» Он ответил: «Я больше доверяю мерке. По-моему, доверяться ноге слишком легкомысленно».
Афинаида рассмеялась, потом задумалась и проговорила:
– А ведь так оно часто и бывает: мы верим не собственной душе, опыту, интуиции, а тому, что скажут, тому, что написано в каких-то книгах, которые мы считаем правильными… или нам внушили, что они правильные… Даже вот и учат, что себе нельзя верить, а надо жить по книгам… или в послушании «более опытным» людям…
Китаец внимательно посмотрел на нее и сказал:
– Вот поэтому вазу иногда бывает нужно разбить и склеить заново. Но главное не в том, чтобы склеить. Самое трудное – потом найти, чем ее заполнить. Воды-то вокруг много. Более ценного куда меньше. Надо научиться доверять ноге, а не мерке. Потому что реальность безмерна и всегда нова, и в море жизни нет проторенных путей.
К моменту отъезда домой Афинаида чувствовала себя посвежевшей, обновленной и полной сил. Обратный путь ей захотелось проделать не самолетом, а морем – подышать свежим воздухом, полюбоваться береговыми видами. В начале мая 2009 года небольшой рейсовый теплоход «Посейдон», курсирующий по маршруту Закинф – Каламата – Китира – Аргос – Эгина – Афины, причалил в Пирейском порту, и, сходя по трапу на землю родного города, где надо было учиться жить заново, Афинаида прошептала:
– Я смогу. Я должна смочь.
Осенние ветры
Прошел год и четыре месяца. Бредя второго сентября по набережной навстречу теплым порывам ветра, Афинаида вспоминала всё бывшее со странным чувством: казалось, это какой-то чудовищный сон… если б не то обстоятельство, что она заснула в возрасте двадцати трех лет, а когда проснулась, ей было тридцать три. Десять потерянных лет, лучшие годы молодости!.. Как обидно, как нелепо! Пожелать спасти душу и послужить Богу, а в итоге закончить реабилитационным центром! Хорошо еще, что не психушкой… Вся эта душеспасительная затея теперь представлялась такой глупостью, над которой любой нормальный человек только посмеется. И Афинаида никому не рассказывала о своей прошлой жизни: она и так постоянно ела себя поедом за то, что попалась на «духовные» приманки отца Андрея, и выносить чужое недоумение и насмешки по этому поводу не было сил, – а ей казалось, что любой из тех, кому она могла бы поведать свою печальную историю, или плохо понял бы ее, или посмеялся бы над ней, если не вслух, то мысленно… Конечно, Мария, ее единственная близкая подруга, посочувствовала бы и не стала смеяться – скорее, долго ахала бы и ужасалась, – но она была атеисткой и не поняла бы тех проблем и вопросов, которые занимали Афинаиду… Ее мог бы понять человек верующий, но после всего случившегося она опасалась сближаться