дымкой и отошел на задний план, зато спасение души – конечно, не без влияния отца Андрея – стало видеться делом первостепенной важности. Так ее и затянуло в «провал», из которого ей суждено было выбраться под звуки выстрелов в холодном подземном тоннеле…
Теперь же, когда юность осталась позади, Афинаиде казались нелепыми мечты об устройстве личной жизни. Если уж тогда все влюбленности ни к чему не привели, а самая сильная из них бросила ее в конечном счете в сектантскую яму, то о чем говорить сейчас, когда земная жизнь пройдена почти до половины? Правда, за годы погружения в православие Афинаида стала более общительной: работая в храме, ей приходилось разговаривать с разными людьми, что-то рассказывать, объяснять, и она уже не боялась поддерживать беседу даже в компании малознакомых людей. Но мысль о том, что она еще может иметь успех у представителей противоположного пола, даже не приходила девушке в голову. Вернувшись с Закинфа, Афинаида, зажила куда более светской жизнью, чем раньше, однако продолжала одеваться «православно» – отчасти по привычке, отчасти чтобы держаться в каких-то рамках, коль скоро она не хочет полностью расстаться с религиозной жизнью, а отчасти потому, что просто не думала о смене имиджа: она была слишком поглощена чтением и научной работой, чтобы задумываться о чем-то еще. Возможно, если б она работала в другом месте, она бы стала обращать на мужчин больше внимания, но среди сотрудников библиотеки их почти не было, а с читателями Афинаида не общалась: она работала не на выдаче, а во внутренних фондах, где занималась поиском заказанных книг и расстановкой на места сданных. Освободившись, она спешила домой, чтобы что-нибудь прочесть, поучить иностранный язык или поработать над статьей, было не до посторонних мыслей. В выходные она не вылезала из читальных залов библиотеки, а когда выбиралась в храм на службу, то по ее окончании сразу уходила, избегая общаться с прихожанами. Так и пролетали месяцы. Мария периодически заводила с подругой разговор о том, что ее внешний облик можно сделать попривлекательнее, но Афинаида только махала рукой: подобные занятия казались ей бессмысленной тратой времени…
Однако сейчас, вновь усевшись в глубокое кресло в приемной ректора Академии, она почти готова была решиться на приобретение более «неприличной» одежды. Прежде, парясь на жаре в своих юбках, Афинаида, по крайней мере, воображала, что терпит ради Христа, но в последнее время она стала сомневаться, что Ему есть дело до длины ее юбки. А разговор с Киннамом о православии и вид его секретарши еще больше поколебали ее представления о том, как следует одеваться благочестивой христианке… И разве она является таковой? Не успела немного пообщаться с красивым и умным мужчиной, как он уже занял ее мысли – какое тут благочестие! Но даже независимо от этого, не лучше ли ей одеваться так, как принято в ученых кругах? Не очень-то приятно, когда на тебя косятся… А что