дочери, чтобы та не смела принимать «подачки от этого негодяя» – несмотря на всё свое благочестие, она почти до самой смерти не называла мужа иначе, лишь в последние недели умиротворилась и однажды сказала: «Ну, дай Бог ему вразумления и мира!» Лежнев, со своей стороны, говорил, что эти деньги, будучи пожертвованы «на храм Божий», могут «умилостивить Господа, и Он вразумит и приведет к покаянию заблудшую душу»… После разгрома секты Афинаида, наконец, начала тратить присылаемые деньги только на себя, и как бы приземленно ни выражалась отцовская любовь, она теперь могла помочь девушке без затруднений обновить гардероб.
Разговор с Марией почти убедил Афинаиду в необходимости смены имиджа, тем более, что она, бывая в Академии и поглядывая на аспирантов и преподавателей, всё яснее сознавала, что в научной среде, куда она хочет вписаться, нельзя выглядеть белой вороной, нужно иметь приличный внешний вид. Процитированный «Королевой Марго» на экзамене стих Гесиода о «соблюдении меры» стал как бы катализатором этой внутренней реакции, и в душе Афинаиде вспыхнуло: всё, хватит! Религия религией, но, в конце концов, она не мусульманка, которой вера приписывает закрывать тело и носить хиджаб! Да и у мусульман с этим далеко не всегда строго… Арабки, которых они с Марией однажды видели в коридоре Академии – Мари сказала, что они из Южной Амирии, делегация из Хадис-Багдадского Университета, – почти все были без платков, хотя в остальном требования религии соблюдали: длинные рукава, брюки или длинные юбки…
«Да христианство ведь и не выдвигает специальных требований к одежде, – думала Афинаида. – Апостол Петр, когда рыбу ловил перед явлением Христа, вообще был голым, в Евангелии об этом прямо сказано! Но не обвинил же его Христос в нецеломудренном поведении! Это раньше у нас все ходили в длинных туниках, даже и мужчины, но сейчас-то никто так не ходит, другой стиль одежды, другая культура, и все привыкли…»
Телевизора у Афинаиды не было – они с матерью вынесли его на помойку во второй год пребывания в лежневском приходе, – но она теперь иногда просматривала новости в интернете, в том числе видеозаписи, приглядываясь к тому, как живут и чем дышат нормальные люди, в чье общество она намеривалась вернуться. Она видела, что люди, в том числе те, о чьей религиозности было хорошо известно – например, император и его супруга, – вряд ли задавались многими из вопросов, вызывавших у Афинаиды сомнения. Если уж такая красивая женщина, как августа, нисколько не смущается мыслью, что может кого-то соблазнить обнаженными плечами и великолепными нарядами, то чего ради смущаться Афинаиде, далеко не красавице, тем более что она и не собирается одеваться именно так? Она всего лишь не хочет выделяться среди своего окружения.
Такими и похожими рассуждениями она убеждала саму себя, но ей всё же было боязно. «Православные» одеяния оставались почти единственной нитью, которая связывала ее с «истинно-христианским»