по себе, официанты сменяли блюда, убирали пустые и ставили на стол новые, только что откупоренные бутылки. Становилось все более шумно. Иные тосты Евгений Максимович не мог даже расслышать. Какая-то женщина с высокой прической, вставшая с бокалом на дальнем конце стола, говорила безобразно долго, но что она говорила, Евгений Максимович не слышал и стал уже думать о чем-то своем, как вдруг она пронзительным голосом завопила: «Горько, горько!»
Заревела вся свадьба:
– Горько!
Евгений Максимович и Наташа встали и довольно небрежно поцеловались. Когда сели, он сказал ей:
– Ужасно целоваться по приказу пьяной рожи.
– Я этих рож в упор не вижу, – шепнула в ответ Наташа и вдруг рассмеялась: – У тебя вид человека на общем собрании по его персональному делу.
– Так и есть, – рассмеялся он.
– Ничего, во всяком собрании наступает прекрасный момент, когда объявляют, что повестка исчерпана.
Начал говорить лысый, багроволицый толстяк с громовым голосом.
– Натуля, дорогая, – начал он. – Кроме твоих родителей я здесь знаю тебя дольше всех.
Наташа шепнула мужу:
– Это мой учитель из школы.
– Я же помню тебя еще в школьном платье с передничком, – продолжал греметь толстяк. – Рыженькая такая девчушка, смущавшая покой одноклассников и радовавшая своих родителей похвальной прилежностью. Как сейчас помню случай: было это в восьмом классе в последнем семестре. Однажды вхожу я в класс…
Свадьба не слушала оратора, и даже его громовой голос не мешал ей разговаривать о своем, пить, есть, смеяться.
Евгений Максимович слышал только отдельные слова:
– Дисциплина… предметы… урок… Наточка… помню… – Каждое слово говорившего тост точно взрывалось в общем гуле голосов, в звяканье посуды.
Евгений Максимович шепнул Наташе:
– Заседание все-таки затягивается.
– Будь выше этого. Никто отсюда не должен уйти обиженным, а учитель этот глуп как пробка. На его уроках мы делали что хотели, а ниже тройки он никому не ставил.
Наконец над свадьбой прорвалась явно последняя фраза учителя:
– Будь, Наточка, такой, какой была всегда.
Расталкивая гостей своим массивным телом, учитель пробился к невесте, обнял ее, поцеловал чмокливо и принялся кулаком вытирать слезы, настоящие слезы, катившиеся по его сине-багровым щекам и капавшие на лацкан пиджака. Потом он повернулся к жениху:
– А ты, ты смотри, не обижай нашу Наточку. – И тоже полез обниматься.
– Обещаю, обещаю, пробормотал Евгений Максимович, высвобождаясь из-под навалившейся на него туши, пронзительно пахшей потом.
Свадьба все же шла к концу. У Ольги Ивановны был такой вид, какой бывает у организатора удавшейся массовки. И она еще пыталась как-то управлять свадьбой. То стучала вилкой по тарелке и въедливым голосом требовала тишины для очередного оратора, то обходила стол, организовывая новые тосты, то вела какие-то переговоры с официантами, то погружалась в глубокую задумчивость, глядя