до конца, – смеялся он. – Мы с вами – в финской бане, по-научному именуемой сауна. Строил я. Вам я сдаю объект как предварительной комиссии специалистов…
В это время из двери возле камина в гостиную вышел странный дядька – совершенно лысый, в пестрой ковбойке, поверх которой был туго затянутый кожаный жилет, а ниже были шорты, еще ниже – худые волосатые ноги и синие кеды.
– Перед вами начальник объекта дядя Акакий, – совершенно серьезно объявил Згуреев. – Он же его сторож, он же повар и официант и сверх всего – банщик. Как видите, штаты раздуты порядочно. Ну как, дядя Акакий, все готово?
– Как же иначе, Кинстантиныч? Все как надо, – и он, не очень прячась, показал Згурееву растопыренную пятерню.
– Товарищи экскурсанты, прошу вносить ваши десятки за удовольствия, приготовленные нам дядей Акакием, на собственную зарплату он делать это не может…
Все отдали свои десятки, а Згуреев – Лукьянчик это видел – дал две.
Все, что было потом, трудно забыть… Они голые расселись на полатях парилки, и дядя Акакий начал священнодействовать с подачей жара. Уже дышать было нечем, но Лукьянчик терпел не хотел сдаться первым. Первым скатился с полатей бог снабжения Онищенко. За ним Гусев, тогда уж капитулировал и Лукьянчик. И тут как тут Згуреев.
– За мной, славные моржи! За мной! – прокричал он и распахнул дверь – сразу за порогом сверкало озеро, в которое уходили деревянные мостки. Згуреев разбежался по ним и плюхнулся в озеро. За ним – все. После жары парилки вода озера не обожгла холодом, а будто обхватила тело нежным бархатом – не высказать, как было приятно…
А потом, укутавшись в махровые простыни, они прошли в зал, где уже был накрыт стол. Холодное чешское пиво с жирным рыбцом, уха невероятной вкусности – с горчинкой и с запахов дымка. Потом под водку подали в глиняных горшочках какой-то черный горох, паренный со свининой. И наконец, квас с изюмом и с кусками льда – от него зубы пищали…
Но пьянства не было – это-то и было чудесно, Лукьянчик не любил, когда напивались до потери человеческого облика, но был счастлив посидеть вечерок с водочкой в веселой, в меру подвыпившей компании. Там, в сауне, все было необыкновенно приятно и весело. Бог снабжения Онищенко, про которого говорили, что иные хозяйственники боятся глянуть ему в глаза, оказался очень веселым мужиком, буквально начиненным анекдотами. А Гусев прекрасно пел под гитару. Ну, и сам Згуреев, конечно, мужик что надо…
Но что же все-таки в тот вечер было плохое? О, Лукьянчик помнит это прекрасно. Когда они уже собирались возвращаться в город, Згуреев предложил Лукьянчику и Онищенко прогуляться. Некоторое время они молча шли по задремавшему лесу вдоль озера, над которым покачивался белый полог тумана.
– Михаил Борисович, дельце одно есть, копеечное, – заговорил Згуреев. – Слева от тебя идет Степан Ильич Онищенко, кто он такой, объяснять тебе не надо. А вот о том, что это человек идиотской скромности, – об этом предупредить следует…
– Не слишком ли вы… – как-то вяло возразил Онищенко.
– Короче