и старательно берег эту свою репутацию. Он любил говорить, что тысячи ростовчан обязаны ему своим появлением на свет, и преувеличение тут было разве что в количестве…
Мать была для Игоря неким беспрекословным существом с кучей обязанностей перед ним и без всяких прав. Когда, бывало, Игорек отличался в школе и к директору приглашали родителей, мать хваталась за виски и стонала: «Я не пойду, я не выдержу». Но в конце концов шла, и потом отец ругал ее на чем свет стоит. «Пусть его вышвырнут на свалку! – кричал он. – У тебя к сыну ничего, кроме биологии, нет!..» Так это и было, но биологии было слишком много, мама Игорьку не отказывала буквально ни в чем. Уже подростком он хвастался перед сверстниками, что у него в жизни было пять велосипедов, не считая первого трехколесного… Была у них собственная дача под Ростовом на берегу Дона, которую Игорь последний раз видел летом сорок первого, когда ему было 15 лет и когда началась великая война.
Отец погиб в первую бомбежку Ростова. Она застала его, когда он бежал из клиники домой, кто-то видел, как он во время тревоги вбежал в подъезд дома, который тут же разнесла фугасная бомба.
Игорь с матерью был эвакуирован в Ташкент, где они и прожили всю войну. Мать работала медсестрой в больнице, куда ее устроили врачи, знавшие мужа. Кроме того, она получала пособие на сына. В общем, они прожили войну без особых трудностей. Сандалов врал, когда уже после войны давал показания о себе на очередном следствии и уверял, что в эвакуации нищенствовал на местном рынке и этим кормил мать. Он много говорил еще и о том, что его душу покалечила война и что она в его сознании стерла грань между добром и злом.
Учился он плохо и в первую же военную зиму из школы бежал. Был он пареньком крепко сбитым, выглядел старше своих лет, и его приняли на завод. На суде сказал: во время войны работал на военном заводе. Но завод был вовсе не военный выпускал ведра, бидоны, кружки и другие изделия из жести. И проработал юный Сандалов на этом заводе всего два месяца и пять дней. Началась буйная, горящая всеми цветами радуги узбекская весна, и стоять в это время у грохочущего штамповального станка было невыносимо. Игорь бросил завод – он холодно и трезво подсчитал, что на мамины деньги они могут прожить спокойно. Маме он сказал: «Я не хочу заработать на этом заводе туберкулез». При слове «туберкулез» глаза у матери стали круглые: «Господин, сынок, ты правильно сделал… отдохни…»
В конце войны Игорь Сандалов по возрасту должен был идти в армию, но в его учетных документах значилось, что он работает на военном заводе. Об этой неправде в документах позаботился он сам – после той жестяной фабрички он ненадолго устраивался в разные места и всюду писал в анкетах что когда-то он уволился с военного завода (так он всегда называл ту кастрюльную фабрику) ввиду заболевания туберкулезом. Эту злоумышленную ложь, увы, никто не проверил, и так он еще тогда сумел достать «белый билет» и избежать мобилизации.
Где он только не работал. В эвакуированной из Москвы