дарованной; той красотой, что не лезет напоказ, а скромно старается не попадать под яркий солнечный свет, чтобы не показаться его ставленницей, наперсницей, несущей кроме умиротворенного тепла еще и безмерное восхищение в виде раскрытых ртов и одобрительных или завистливых покачиваний головы и, конечно же, вздохов: «Вот бы мне…» Красота, влекущая естеством, а не плотской похотью.
Что-то подобное промелькнуло и в его ошалевшей голове, и теперь он тупо пялился на нее, может быть, и с приоткрытым ртом, ошарашенный таким внезапным явлением. Мысль познакомиться с ней или, на худой конец, узнать хотя бы имя теперь вместе с сердцем рухнула в бездонную пропасть и схоронилась в самом темном углу, как крохотный котенок в незнакомой пустой комнате. И он теперь подпирал стену, не в силах от нее (стены) оторваться; рубашка взмокла и прилипла и к стене, и к спине. И теперь только внезапное землетрясение или наводнение могли сдвинуть его с места.
Пришли двое низкорослых мужиков в рабочих спецовках, пахнущие свежей сосновой стружкой и одновременно затхлым, сырым воздухом непрогретой подвальной мастерской, и природных катаклизмов не потребовалось, чтобы заставить Олега расстаться с невольно облюбованной им стеной. Они выдернули из пирамиды первый попавшийся под руку стол, и один гладко выбритый улыбчивый рабочий с длинными пышными усами, совершенно закрывающими верхнюю губу, деловито крикнул:
– Па-берегись!
Олег неожиданно для себя оказался прямо за спиной прекрасной незнакомки. Ноздри защекотало терпкой ландышевой свежестью: поплыл длинный пыльный коридор, пестрые платья – юбки – брючки. Олег прикрыл глаза, на мгновение забылся, жадно вдыхая неожиданную, ароматно пьянящую свежесть, приподнявшись на носках, и ему нестерпимо захотелось увидеть – и прикоснуться рукой к источнику такой обворожительной божественной радости. Он открыл глаза, затаив дыхание, и через ее плечо в листке, который она бережно держала в полусогнутых руках прямо перед собой, как билет на редкостное зрелище для придирчивого контролера, высмотрел имя – Олеся.
«Такое же редкое, как и она сама», – мелькнуло в голове Олега.
Больше ничего прочитать он не успел, потому что дверь резко распахнулась, освежив на мгновение стоявших рядом всплеском вытесненного ею воздуха, и секретарь приемной комиссии в больших затемненных очках, не глядя в перепуганные, взволнованные лица, куда-то в стену громогласно сообщила:
– Первая пятерка!..
Повисло тягостное молчание; девушки нехотя переступили через порог, словно их пригласили не для сдачи экзамена, а в пыточную камеру, и дверь, цокнув защелкой, снова пустила по лицам благодатную струю воздуха.
Сердце у Олега екнуло, и он машинально отодвинулся к уже знакомой его спине всеми шероховатостями, покрашенной темно-синей краской в рост человека стене.
Его двоюродная сестра Наташа, ради которой он здесь, собственно, и находился, помогая ей спокойно ориентироваться внутри институтских