С того самого момента тушинский патриарх вел двойную игру. Он внешне, прилюдно выступал сторонником восшествия на московский престол королевича Владислава, однако втихомолку поддерживал тайные связи с донскими казаками, настраивал их в пользу своего сына Михаила. Самый удивительный и интригующий момент этой детективной истории с посольством к королю и будущим возведением на престол царя Михаила состоял в том, что и Филарет, и его сын-стольник целовали крест королевичу Владиславу. Они вместе со всей Москвой присягнули ему 17 августа 1610 года.
Этот факт дал повод королю Сигизмунду детально прояснять ситуацию насчет воцарения своего сына в Москве. Однако Филарет твердо стоял на своем. Дескать королевичу Владиславу, чтобы взойти на московский престол, необходимо принять православие. А через четверть века у нового польского короля Владислава Четвертого будет любопытный повод справляться у русских послов «о здравии нашего подданного Михаила Романова».
Да, Филарет с помощью донских казаков сумел-таки возвести своего сына на царский престол. Однако после первой радости от слов Сапеги он надолго загрустил. Причина для этого была более чем весомая: муки совести после вторичного воплощения его идеи насчет воскресшего царя Дмитрия. Ведь сразу же после убийства первого самозванца ту самую маску напялил на себя стольник Михаил Молчанов, хорошо знакомый Филарету по Москве, прежде служивший у Годунова. Это был хорошо образованный человек, знавший польский язык и латынь. Он упомянут в кормленой книге 1604 года с минимальным окладом в пять рублей.
Для русской истории имеет большое значение челобитная дворянина-авантюриста Молчанова, поданная царю Борису Годунову и отмеченная в реестре, который велся с 1 сентября 1604 по 31 августа 1605 года. В ней он сообщает, что во время проводившегося им сыска о незаконном получении старостами вина из государевых кабаков у него произошла крупная ссора с московским дьяком Алексеем Карповым.
Тот обозвал Молчанова вором и развил свою мысль следующим образом:
«Два-де вас, воры ведомые, во всем твоем Московском государстве (и другого вора имянем не сказал); да и тот-де тебе не пособит, на кого-де ты и надеешься».
Пересказ царю «опасных» слов дьяка Карпова в челобитной Молчанова Годунову высвечивает любопытный факт. Он был заметным деятелем в последние годы правления Бориса, но уже тогда дьяк Карпов намекал на сомнительную репутацию стольника и его подозрительные связи с другим вором. Ведь именно в октябре 1604 года этот самый другой вор, он же воскресший царевич Дмитрий Угличский, ушел за границу Московского государства, подальше от царя Годунова. Несомненный авантюризм и наглость Михаила Молчанова заключаются в том, что при пересказе слов дьяка он как бы бахвалится своими тайными связями с вором Лжедмитрием Первым, насмехается над царем, не понимающим в полной мере, какая страшная опасность нависла над ним и его несчастным семейством, любимыми супругой, сыном, дочерью.
От своих доверенных