брату подзатыльник, Саша отпустил его. Обиженный Вова направился в сторону своего дома. Проходя возле лавки, на которой играли девочки, он бросил:
– Дуры.
Маша смекнула, что это не в последнюю очередь относится и к ней.
– Куда пошёл? – крикнул Саша.
– Отвали, козёл.
Возможно, потому, что Вова, чьи надежды на весёлый вечер рухнули, выглядел слишком жалко, Рита попросила мать пустить гулять Машу.
– Я за ней присмотрю, – заверила Рита.
И это был чудесный вечер! Увидеть своих друзей в непривычное время было очень кстати: душу Маши всегда переполнял восторг, когда что-то менялось, но что-то оставалось прежним. В данном случае поменялось время суток, а прежним осталось то, что детская площадка принадлежит ей и её друзьям – тем же самым, с которыми она много раз гуляла днём. Такие ситуации словно подтверждали, что люди – это не какие-то нарисованные персонажи на картинке и способные существовать только в рамках одной композиции. Такие ситуации заставляли думать, что жизнь – классная штука.
Не было Вовы, зато вышли Коля Большой и Миша. Маша до сих пор чувствовала свою вину перед Вовой, который, можно сказать, ценой собственной свободы помог обрести свободу Маше. Но, с другой стороны, отсутствие ровесника было даже приятно, так как позволяло ощущать себя самой маленькой, самой особенной.
На детской площадке всегда были только свои. Иначе было в «Дубках», куда они часто ездили с родителями и с Серёжей и его родителями. Там было много других людей, Маша помнила их. Помнила не столько их физическую близость, сколько своё чувство одиночества. Чувство одиночества материализовалось на экране с воспоминаниями в незнакомых и чужих людей. Сильно не хватало других ребят и девчонок с детской площадки, таких знакомых и привычных. Маша никогда особо не мечтала поскорее стать взрослой. Но в «Дубках» иногда её посещали мысли о том, что, когда они все станут взрослыми, они всей компанией, а не только двумя семействами, будут ездить на трамвае в «Дубки».
Помимо детской площадки на экране с воспоминаниями остались ещё многочисленные поездки в зоопарк. Но больше всего запомнилась поездка в цирк. Как ехали туда, Маша не помнила. Зато хорошо запомнила сам цирк и поездку обратно. Казалось, она запомнила даже посторонних людей в вагоне метро, как будто сильно хотела поделиться с ними своим восторгом от увиденного в цирке. Приятное времяпрепровождение обострило сознание и сделало Машу более внимательной к другим людям.
Мать купила им в цирке разноцветный бумажный веер и воздушный шарик. На экране с воспоминаниями не осталось цвета шарика, зато он сам запомнился – благодаря тому, что всё время тяготел к потолку. А веер долго валялся на полке – там же, где лежала коробка с фантиками и вкладышами. И он всегда напоминал о той самой поездке в цирк; Маша даже улавливала связь между цветом веера и названием метро «Цветной бульвар», возле которой находился цирк. «Наверное, больше нигде не продаются такие разноцветные веера», – решила она.
А вот в театре Маше не понравилось. Она даже не запомнила, с кем была там.