плох после того как его покусали дикие собаки. А сестренка одна не выживет….
Он плакал тихо, почти беззвучно, стараясь даже своим плачем не раздражать их. Большие крупные слезы текли из серых, широко открытых и, не по-детски взрослых, глаз, а он даже не пытался их стереть, а просто смотрел им в глаза….
Пол встал и отошел к закрытому ставнями окну. Он молча смотрел сквозь небольшую щель на дорогу, проходящую перед домом.
Джон сидел, опустив голову вниз, и комок стоял у него в горле от этих страшных своей недетской безысходностью слов.
И он и Пол повидали много в этой жизни, они убивали и много раз сами были на волосок от смерти, они видели горе и смерть рядом, и смогли уцелеть, лишь только закаляясь в этой постоянной бойне.
Но сейчас они впервые увидели неприкрытую искреннюю боль так близко, они впервые почувствовали страшную человеческую незащищенность и готовность к смерти прямо рядом с собой – она смотрела на них сквозь слезы глазами ребёнка готового на всё ради жизни своих родных.
– Ты хочешь есть? – раздался голос Пола.
Тихое всхлипывание прекратилось, и они услышали едва различимый вздох облегчения.
– Мне бы семью покормить, – совсем по-взрослому ответил мальчишка.
– Как ты себя чувствуешь, может болит что? – как бы отвечая на его фразу, произнес Джон.
– Нет, мне хорошо, – ответил Патрик и попытался сесть на диване, но вдруг его лицо посерело, и он стал заваливаться набок. Джон успел его подхватить и уложил обратно.
– Голодный обморок, да ещё и придушил ты его не слабо, – констатировал Джон, – надо его накормить, а то он, по ходу, только семью и кормит, а сам себе отказывает.
Пол поставил чайник на огонь и сходил в погреб за едой. Он нарезал тонкими кусками ветчину, налил в бокал вино и накрошил в тарелку сухарей, замочив их водой и добавив туда мёда. Джон за это время успел сходить к Мари, убедился, что она спит и вернулся в столовую. Патрик уже пришел в себя и глазами голодной собаки смотрел на все эти яства, но притронуться к ним не смел. По нему было видно, как он устал – устал от одинокой борьбы за выживание, от обессиливающего голода, от неимоверного желания насытиться, но его воля не разрешала это сделать, и он приносил еду своим родным, не притронувшись к ней, лишь довольствуясь парой сухарей за день.
– Пойми, – произнес Пол, – если ты сам не будешь есть, то не сможешь ни прокормить, ни защитить свою семью. Насколько мы поняли – теперь ты главный мужчина в семье, так?
Мальчишка кивнул, продолжая не отрываясь смотреть на стол.
– А раз так, то ты должен быть сильным, а без еды ты только лишь обуза для своих родных – ни помощи, ни защиты ты им оказать не сможешь, а это в конце концов приведет и их и тебя к смерти. Надеюсь, что это ты понимаешь? – закончил свою речь Пол.
– Но всем же не хватит еды надолго, если ещё и я буду есть.
– Её всё равно