конструктивной безупречности соответствует только наша же враждебность. Даже людей восхищает чистота нашей породы. Мы – вид, выживающий в любых условиях, незатуманенный ни совестью, ни сожалениями, ни моральными заблуждениями.
Идеальный организм…»
4
В столовой Гэдиман сидел напротив Рипли, но на несколько стульев дальше. Он хотел дать ей личное пространство, даже если уединенность и была только иллюзией. В столовой, служившей заодно и комнатой отдыха, они оказались единственными посетителями. У двери стояли два охранника, но они были настолько обыденной деталью интерьера на «Возничем», что Гэдиман едва их замечал. И сомневался, что Рипли обращает на них внимание.
Она все еще была ограничена в движении, но за последние несколько дней люди несколько ослабили узы, чтобы дать ей большую подвижность. С тех пор, как ей показали изображение маленькой девочки, она стала странным образом пассивной и смотрела куда-то внутрь себя. Она ничему не сопротивлялась, и больше не выказывала склонностей к жестокости. Рэн считал, что изображение ребенка разбудило в ней достаточно воспоминаний, чтобы к ней вернулась часть ее прежней личности. Она была офицером флота, сказал Рэн. Она знала, как подчиняться и следовать приказам. Гэдиман же в этом сомневался.
Увеличившаяся свобода позволила Рипли первый раз самостоятельно поесть. Гэдимана это радовало. Кормить ее насильно было неприятно, и он не верил, что им удавалось впихнуть в нее достаточное количество питательных веществ. Однако теперь, когда у нее появился шанс поесть самой, она не проявляла к этому особого интереса. Что-то она съела, но, по большей части, просто перекладывала еду в тарелке с места на место. Блюдо было для корабля типичным – из обработанного и обезвоженного сырья, которое позже снова перерабатывалось так, чтобы хотя бы отдаленно напоминать узнаваемую пищу, – но Рипли не выказала большого аппетита. Гэдиман волновался, что у нее депрессия. Рэн отмахивался от его переживаний.
Гэдиман почти доел свой завтрак, когда заметил, что она изучает вилку, выказывая к ней куда больше интереса, чем к еде. Он вытер рот.
– Вилка, – услужливо сказал он. Ему отчаянно хотелось поговорить с ней, установить хотя бы базовое понимание. Если бы ему это удалось, то он мог бы узнать, что творится у нее в голове – то, чего не было возможности исследовать. Что она помнила? Что знала? Гэдимана пожирало желание это узнать.
Слегка прищурившись, Рипли искоса поглядела на него. Она всегда избегала прямого зрительного контакта. Слово она повторила, но тихо и неправильно:
– Дилдо.
Гэдиман смутился и был рад, что этого никто не слышал.
– Вилка, – мягко поправил он.
Выражение ее лица изменилось. Ему даже почти показалось, что она сейчас улыбнется, но этого не произошло. Вместо того она удивила его вопросом:
– Как вам?..
Казалось, что разговор требует от нее таких усилий, что он предугадал остальное.
– Как нам удалось тебя заполучить?