Армейское воспитание.
Наконец, мы залезли в кузов того самого грузовика, за который цеплялись, чтобы вылезти на дорогу. Там уже сидели женщины и недобро поглядывали на ту, что была с кульком. Её объект ревности и обожания. Её идол. Думаю, она бы за него убила. Это нормально для матерей, но конкретно эта просто сошла с ума.
Мы загрузили еду наверх. Кузов оказался отапливаемым, машина была произведена в те времена, когда внутри грузовиков могли перевозить не только грузы, но и рабочих, так что, если дело обстояло зимой, то внутренняя часть кузова отапливалась вонючим воздухом с примесью солярки из двух прямоугольных тумб.
Серо-алюминиевые стены, исцарапанные и перемазанные, не добавляли уюта, но тут мы начали согреваться. Когда люди повытаскивали из своих промокших ботинок ноги, я был даже рад запаху солярки.
Снаружи совсем стемнело. Хотелось спать. Внутри кузова на мгновение показалось, что жизнь начинает налаживаться. Почему мы так стремимся к комфорту? Такое чувство, что все изобретения и открытия были придуманы именно для него. Одной ногой человек стоит в могиле, другой – ищет комфорт. В этой непонятной глуши, вдалеке от всего, к чему мы привыкли, все эти люди и я, скрючившись в старом, вонючем грузовике, расслабились, как будто нам снова было что терять.
Жанночка сначала сидела, уставившись страшно взрослыми глазами куда-то вперёд, потом положила голову мне на колени и вроде бы уснула.
Очень хотелось пить. Вода была повсюду, но мы ещё не настолько отчаялись, чтобы пить из луж, хотя кто-то, может быть, уже был готов к этому. Из-за спечённого крошева, в которое превратилась еда после того, как её высушила гигантская, военная микроволновка, воды хотелось так, что горло сходилось в спазме. Но люди, цепляясь за старые привычки, не шли массово на водопой в лужи. Они, не чувствуя отвращения, выбрасывали трупы себе подобных из машин в поисках пищи, но не были готовы встать раком, чтобы напиться грязной воды из питерской болотной почвы. Пока не были.
С ребёнком всё было ясно. За время пути он не издал ни звука, не пошевелил ни рукой, ни ногой. Если настроение может передаваться от человека к человеку как электрический сигнал по нервам, то нас всех охватила цепь колышущегося дискомфорта. Сумасшедшая, забравшись на сиденье с ногами, прижимала кулёк к щеке, качала его, клала в ложбинку между крепко сжатых бедер, тёрлась носом о его невидимое для нас лицо.
Кажется, кто-то был готов вскочить и выкинуть его отсюда.
– Как его зовут? – спросил женский голос.
Нервная волна чуть отступила.
– Лёня, – просто и спокойно ответила мать.
Кажется, Жанна всё-таки спала, потому что даже не подняла голову.
– Сколько ему? – спросил теперь уже мужской голос.
Людям было жаль её, но ещё их собственный голос успокаивал их самих.
– Четыре месяца нам, правда Лёнчик? – проговорила она, утыкаясь лицом в пелёнку – Какие щёчки у нас, какие глазки любопытные. Он родился