бы то ни было. Выяснилось, что Анастасия правда находилась у тёзки и вела разговор с ней насчёт современной медицины, и беспощадно критиковала её, мол, недостаточно сегодня квалифицированных специалистов и некому обыкновенных людей вылечить от обыкновенной простуды!
В этот весёлый и жаркий день, который запомнился мне прогулкой с Юленькой, я ужинал с отцом и сосредоточенно внимал его разговору. Он рассказывал о том, как встретился с моей матерью, и как безумно полюбил её за глаза и исключительную обаятельность, какая вызывала в нём чувство непонятной взволнованности. Я ощущал себя неловко и поедал тушёное мясо и овощи, приготовленные Анастасией вчерашним днём. После отец стал настойчиво расспрашивать обо мне и Юленьке.
– А какая она? О чём любит поговорить? У неё есть какие-нибудь вредные привычки?
– Тихо, тихо. Давай не так быстро. Она ведь хорошенькая, пап, но на этом всё! Мне почти ничего о ней неизвестно. Она пела в хоре, любила в детстве ломать голову над загадками, верила и до сих пор верит в необъяснимые явления. Вот и всё на этом.
– Я рад за тебя, – признался отец.
– Да ну?
– А как ты думал. Ты повзрослеешь, непременно захочешь романтики и всего того, что так притягивает к себе молодость! Завидую по-хорошему.
– Очень сомневаюсь, что здесь есть, чему завидовать. Мне нет дела до любви, – проговорил я и громко, почти неестественно рассмеялся. – Ещё та чушь.
– Это сейчас ты так говоришь. Скоро всё переменится.
– Поживём – увидим.
Отец переменился в лице, когда окинул его я взором. Он с шумом отставил глубокую тарелку, положил руки на дубовый стол и сцепил в замок нежные пальцы, тяжёлой незнающие работы. Он перевёл тёмно-карие глаза на светлый ламинированный пол и, сморщившись от откровенной брезгливости, ударил по нему стопой. Я предположил, что ему удалось заметить муравья. С ними вели мы затяжную великую войну, которая всё никак не могла кончиться победой одной из сторон, и в какой принимал я с радостью активное участие.
– Вы куда-нибудь уже ходили?
– В продуктовый. И на поле. Она явно погасла в конце нашего пути.
– Чем-то ты расстроил её?
– Не знаю, чему там ей было расстраиваться, – пробормотал я растерянно.
– Я никогда не расстраивал Настю, потому как знал, что в противном случае не увижу на губах её улыбки. И после того, как я хоть денёк не различал её, сердце моё обливалось кровью.
– Мы с тобой разные. Я наврал Юленьке. Легонько, конечно.
Я надолго смолк и, видя как выражение отца становится довольным, сухо рассмеялся. Я не хотел произвести впечатление на Юленьку, совершенно точно. Но в маленьком мире, где был у меня всего один близкий друг (с каким вам завтра предстоит недолгое знакомство), мне не доставало простого тёплого общения, при котором не было нужды выделываться и доказывать бесспорное превосходство перед более умным и мудрым собеседником.
– Что ты там навыдумывал? – спросил я и, вымыв испачканную жиром