укоротился еще на вершок. Дождавшись, пока младший Лукин возвратится на исходную, есаул одобрительно кивнул сдерживающему довольную улыбку Борзяте:
– То добре, хлопец. Видно, что уменье есть. Только подправить надоть. Глянь ишшо разок. И все тоже гляньте. Вот так, вот так… резче. С проворотом, – есаул уже который раз показывал выстроившимся перед ним всадникам приемы сабельной атаки.
Особым шиком считалось у казаков, если срубленная лозина не сразу сползет по срезу, а, словно не веря известию о своей смерти, задержится как можно дольше. Умелая рука могла так направить саблю, что тонкую камышинку даже ветром не качнет. А бывали, говорят, такие мастера, у которых срубленные лозины вовсе не падали, и срез снова затягивался. Может, сказки…
С конем Борзате повезло. Пегий быстро сообразил, что хозяин требует от него полного подчинения, и в каждой ситуации старался демонстрировать почти собачью преданность. Однако у него был пунктик: жеребец никого из станичников к себе не подпускал. Конь видный, многим казакам хотелось подойти поближе, рассмотреть его, а то и пощупать. Но, угадав желание человека приблизиться, конь зло скалился, прижимая уши. Охота погладить жеребца у постороннего казака сразу пропадала. И только при появлении младшего Лукина жеребец как по мановению волшебной палочки преображался в смирного и послушного коня. Борзята нарадоваться не мог на четвероного друга.
Сотня Муратки Рынгача, входившая в тысячу Ивана Косого, набранная в большинстве из молодых ребят, многие из которых, как братья-близнецы, уже успели побывать в плену, тренировалась в Монастырском урочище. В эту же тысячу зачислены были и другие знакомцы ребят, сейчас занимающиеся где-то на другом конце огромного поля, раскинувшегося меж двух донских проток. Семка Загоруй, Ратка Иванеев, коваль Гарх Половин… Правда, опытные бойцы не столько сами оттачивали навыки владения саблей, тут им равных особо и не находилось, сколько молодежь подтягивали.
Тренировки продолжались вторую неделю. Есаул Рынгач и старшина Фроська Головатый гоняли народ с утра до вечера. К освобожденным гребцам с каторги Кудей-паши старые казаки относились снисходительно. Частенько, вместо того, чтобы отправлять парней на стрельбы из самопалов, возвращали к котлу – за внеочередной порцией каши. Ребята, под беззлобные смешки товарищей, охотно направляли коней к едальне. Поесть лишний раз завсегда на пользу, да и понимали – без силы много не навоюешь.
К исходу второй недели бывшие пленники начали понемногу округляться. Уже не так выпирали ключицы, не вострились подбородки с первыми кудряшками вновь наметившихся бород (старые, неухоженные все посбривали), и ребра на голых торсах уже не все можно было сосчитать с первого взгляда. Да и уставать стали значительно меньше.
Продвигалось и обучение ратному делу. Почти все парни, натасканные в семьях отцами и дедами, неплохо владели саблями и ножами. Опытным наставникам оставалось только малое: кому-то подсказать новый прием, где-то отработать не очень четкое движение. Сложней всех ученье давалось Дароне. Парень из мужицкой