странно! И зачем он тут с живым огнем? Ведь не освещает ровным счетом ничего. Лебедев еще немного постоял под фонарем, уперев руки в бока, а потом сделал шаг за фонарь. Ну вот уже и не видно ни зги. Толку-то от такого освещения!
Сделал еще шаг в темноту. Оглянулся, вот странный фонарь, во-он нормальные электрические фонари, дома и его трамвайные пути.
Сделал третий шаг, не услышав его, очень мягко приняла каменная уличная кладка его шал. Как будто не на камень, а на землю. А сделав четвертый шаг, он уткнулся лицом в еловую лапу. Хвоя уколола щеки, пахнуло смолянистым елочным духом.
Лебедев несколько мгновений так и стоял, уткнувшись лицом в хвою. Именно откуда-то оттуда шла свежесть, именно оттуда порывами налетал запах леса.
Вдруг ему сделалось как-то не по себе. Без особой причины. Но он поспешил вернуться к свету электрических фонарей, старательно не оглядываясь, потому что эта жуть не проходила.
Быстро дошел до путей, пошел, почти побежал, вдоль них. И, к его огромному облегчению, увидел одиноко колесящее по черным ночным улицам такси.
Помахал рукой. Сел. Хорошо.
Таксист оказался общительным дядькой. Все говорил – говорил ему все под ряд. Про погоду, про соседа, выигравшего в лотерею велосипед, про дочь отличницу, про ремонт дороги на окраине Ремесленного района. А Лебедев сидел в оцепенении, все не мог прогнать от себя свой неожиданный страх, и все разговоры таксиста доносились до его слуха, как через толстую стену.
Как-то лихо и быстро таксист довез его до Борисыча, Лебедев расплатился, вышел и вспомнил, чтоб неплохо бы спросить у того, где же он его подобрал. Но таксист уже успел уехать.
До открытия «У старого» он просидел на лавочке рядом, рассматривая кладку старого моста. Какие же мастера раньше были. О своем приключении он решил пока не думать. Вот расскажет все Борисычу, вот тогда они вдвоем посидят и подумают обо всем.
Все эти чудесные происшествия ночи уже были изложены, щедро запиты кофе, уточнены массой вдруг всплывших в памяти деталей. Например, сейчас Лебедев вдруг отчетливо вспомнил, что номер трамвая, на котором он ехал был двузначный, что у трамвая был всего один вагон, что сиденья такси были выстелены каким-то видавшим виды ковриком сплошь в турецких огурцах (ну то есть огурцы эти в изложении Лебедева именовались затейливыми загогулинами), что у таксиста, как и у машиниста трамвая были усы, а фамилия соседа водителя, того самого, что выиграл в лотерею велосипед, была Лапин.
Это, конечно, вообще никак не помогало и не объясняло произошедшего, но добавляла приключению красок и реальности.
И вот еще, что вспомнил Лебедев, там, когда он стоял мгновение, уткнувшись лицом в еловую лапу, в запахе леса, сырости и земли был еще какой-то. Примешивался запах, как казалось Лебедеву, знакомый ему с детства, травяной. Но что это за трава, что за запах и знаком ли он на самом деле Лебедеву, точно сказать он не брался.
Борисыч долго сидел, сухо скреб подбородок,