надвигаться.
Я попятился, выставив перед собой шпагу. Зверь наступал. Так и шли мы по крыше: я – от него, он – на меня, а лохматые беспокойные тучи, мчавшиеся по небу, то укрывали полную луну, то вновь её обнажали…
Внезапно я почувствовал жгучую боль в верхней части правой руки – руки, в которой я держал шпагу! – и боль эта была такой силы, что я вскрикнул. Я быстро обернулся и понял, что врезался в раскалённую металлическую трубу. Металл был таким горячим, что мгновенно прожёг ткань куртки. И сразу же в ноздри ударил сладковатый запах палёной кожи – моей собственной кожи! Голова закружилась, ноги стали ватными. Но я понимал: если я сейчас потеряю сознание – мне конец.
Превозмогая боль, я осторожно, всё так же пятясь, принялся обходить трубу, изрыгающую клубы дыма. И вдруг, сразу за трубой, в крыше, краем глаза я приметил окошко, в котором горел свет. Это была моя последняя надежда на спасение.
Я попятился к окошку. Мне всё время приходилось рассекать шпагой воздух перед собой, чтобы держать зверя на расстоянии. У того из пасти капала слюна. И вот, когда каблуки мои коснулись рамы, я остановился и – опустил шпагу.
Как я и предполагал, уловка сработала. С оглушительным рёвом зверь вновь бросился на меня: и тогда ваш покорный слуга отступил в сторону, как отступает матадор с пути разъярённого атакующего быка. Мой кровожадный преследователь с разлёту угодил прямиком в окошко. Под весом такого исполина стекло разбилось на тысячи осколков. Зверь полетел вниз, и я глазом не успел моргнуть, как оттуда раздался громкий всплеск.
Я наклонился и, стараясь не оступиться, вгляделся в зияющую дыру, куда сверзилось чудовище. Я увидел громадный котёл, в котором кипела вязкая коричневая жидкость, – клей фабрики Гревилля. Пар клубился над булькающим варевом. И в следующий миг на поверхности клейкой жижи появилась тяжёлая голова. Из пасти зверя вырвался последний, полный отчаяния словно бы не рёв даже, а стон, – и чудовище навсегда исчезло в глубине котла.
Я опустился на колени. Так и стоял некоторое время, будто в оцепенении. Мне никак не удавалось привести в порядок мысли. Нестерпимо болела обожжённая рука, я задыхался от смрада, поднимающегося из котла. Очнулся я, только когда рабочие, те, что перемешивают и разливают клей, стали кричать мне снизу:
– Эй ты, там, наверху!
– Чего безобразничаешь?
– Какого дьявола тебе там надо?
Времени пускаться в объяснения не было. Отпрянув от разбитого окошка, я достал трость из чёрного дерева, вложил в неё, как в ножны, шпагу и поспешил прочь из последних сил – у меня всё ещё дрожали поджилки. Брань рабочих постепенно стихала у меня за спиной. Я подошёл к краю фабричной крыши и стремительно перепрыгнул на выступающую колоннаду соседнего дома. Не прошло и десяти минут, как я оказался на крыше высокого здания в готическом стиле, где и находилась контора Брэдстока и Клинка.
Справа – тонкая перекрученная водосточная труба, которая спускается с крыши прямиком на тротуар. Обычно я цепляюсь за неё и с ветерком съезжаю вниз. Но только