в школе и универе я всегда участвовала в организации всяческих газет. В бутике, когда работала продавцом, составляла рекламные тексты для радио, перед «Софт Дринкс Корпорэйтед» я вообще устроилась на должность младшего редактора в местное захудалое издательство… В общем, с буквами я дружу. Ну-ка, скажите, кто работает в Нью-Йорк Таймс? Люди. А я кто? Человек. Всё сходится! Я могу там работать!
Не люблю, когда мне говорят: не получится, не выйдет, не пытайся. Так не интересно. Взялась я, к примеру, на первом курсе себе пальто шить. Подружка Таня говорила: «Ты что! Для этого надо быть профессиональной швеёй». А я потом в этом пальто проходила три курса. Подумаешь, с подкладкой накосячила, и местами вышло кривовато, но ведь вышло же… Цели влекут, когда большие, и когда от них в груди что-то зажигается. Вот и у меня сейчас огонёк вспыхнул. Словно электричество пробежало и под коленками приятной дрожью рассосалось.
– Нам в соседнее здание, – сказал Джек и оторвал меня от залипания на двери медиа-монстра к другим панорамным стеклам, значительно пониже, – в «Вольфганг стейк хауз».
Тут царило лаконичное ретро с роскошью натурального дерева, белоснежных скатертей, массивными люстрами без излишеств и с залами, отгороженными друг от друга громадными шкафами-стенами, где вместо полок в одинаковых ячейках хранились коллекционные вина, а ряд красивых, изумрудных бутылок с разными этикетками поверху извещал о том, что и внутри хранится не шмурдяк. За стеклом была даже лесенка. А вот аншлага в залах не наблюдалось.
– В пятницу вечером тут не протолкнуться, – сообщил Джек.
Расправляясь с сочным стейком и с трудом сдерживаясь, чтобы не урчать от удовольствия, как моя кошка, которой перепало деликатеса, я слушала рассказы Джека и была счастлива. Хотя мысль о журналистике всё равно крутилась в голове. Ну, подумаешь, сейчас я беременная, малышик родится, подрастёт, и я останусь без дела и работы? Как-то это не по мне. Жизнь должна быть разной, тогда её интересно жить.
– Знаешь, – вставила я в паузу между стейком и словами о том, что Нью-Йорк не спит даже ночью, – а в университете я специализировалась на американской литературе.
Джек с изумлением воззрился на меня.
– У меня курсовая называлась «Символизм в американской поэзии конца 19-го, начала 20-го века». Ты любишь поэзию?
– Хм, ну, если красивые стихи…
– Послушай, это Роберт Фрост. Очень загадочное и непередаваемое по атмосфере стихотворение. – И я начала цитировать:
«Whose woods these are I think I know. Чей это лес – я думаю, что знаю;
His house is in the village, though; В деревне дом его, у края;
He will not see me stopping here Он не увидит, что я здесь
To watch his woods fill up with snow. Стою, смотрю на снег и лес.
My little horse must think it queer Коню, должно быть, не понять:
To stop without a farmhouse near Зачем стоять и созерцать
Between the woods and frozen lake Меж лесом и прудом замёрзшим
The darkest evening of the year. В ночь, где и звёздам не сиять.
He gives his harness bells a shake Встряхнёт главою жеребец —
To ask if there is some mistake. Спросить, в чём дело, наконец.
The