– и так два раза в течение одного часа. Оказалось, что при таких условиях забыть о неестественных образах, маячивших вне досягаемости любого обычного пистолета или закона, относительно легко.
Однако это не означало, что он не считывал знаки, когда они ему попадались. Гнилостного порыва ветра было достаточно, чтобы с глубин его черепа поднялся чёрный прилив, и загнать его обратно удавалось лишь нечеловеческим волевым усилием. Нормальность взимала свою плату. В бытность копом и дня не проходило без того, чтобы Гарри не приходилось по-быстрому варганить байку-обманку для своего напарника – порой довольно общительного семьянина Сэма Шомберга, которого по-доброму прозывали Шмарей. В конце концов, знакомства с правдой Гарри бы никому не пожелал. Но дорога в Ад выложена кипящим раствором хороших намерений, и все байки да полуправды не помогли Гарри уберечь напарника.
Пускай Шмарей Шомберга прозвали добрые друзья, кличку он заслужил. Как бы он не лелеял пятёрку своих детишек («последние четыре были паршивыми случайностями»), его мысли часто сводились к перепихону: если он был на дежурстве и в соответственном настроении, Шмаря курсировал кварталами с сомнительной репутацией, рассматривая проституток, пока не находил девушку, которая казалась ему достаточно чистоплотной («Бог свидетель, фиг я заразу домой притащу»), он её арестовывал и отпускал после того, как ему оказывали благодарственную услугу в ближайшем проулке или подъезде.
– Еще один «Джек»? – спросил Бармен, вернув Д'Амура к реальности.
– Нет, – ответил Гарри.
В его голове всплыл образ хитрых, распутных глаз Шмари, и с этой точки разум Гарри поскакал к воспоминаниям о последних минутах жизни его напарника.
– Обойдусь, – сказал Д'Амур, обращаясь больше к себе, чем к бармену, и поднялся с табурета.
– А? – переспросил бармен.
– Ничего, – отозвался Гарри и пододвинул к нему десятидолларовую купюру, которая уже и так лежала на стойке – словно в плату бармену, чтобы тот воздержался от дальнейших расспросов. Гарри нужно было убраться оттуда и оставить воспоминания позади. Но, несмотря на алкогольную дымку, разум оказался быстрее ног, и, проигнорировав возражения, вернул Д'Амура в Нью-Йорк, в ту ужасную ночь, и вот Гарри уже сидит в патрульной машине на 11-й улице, дожидаясь, пока Шмаря не кинет палку.
2
Шмаря и его избранный сосуд-приёмник находились вне видимости, на ступеньках подвала. Здание пустовало, и Гарри казалось, что с прошлого раза, как он видел этот дом, его двери и окна замуровали да заколотили ещё тщательней. Он глянул на часы. Было десять минут третьего июньской ночи. Гарри немного разнервничался, ему не сиделось на месте, и он знал, в чём дело. Его тело всегда раньше мозга знало, когда в окрестностях появлялось что-то нехорошее.
Гарри нетерпеливо постукивал по баранке, высматривая на пустынных улицах какую-то подсказку – отчего так разыгрались его нервы? В детстве он прозвал это