крышка гроба в фильмах ужасов. Ей стало страшно, и она всем телом прижалась к мужу. Порцию адреналина он тоже получил, но она пока приятно щекотала ему нервы.
– Ну что ты, – он погладил её по волосам. – Всё нормально, ничего страшного.
Страшного действительно, на первый взгляд, ничего не было. Показавшиеся внутренности напоминали раковину, из которой только что извлекли моллюска: такая же невнятная серость с остатками склизкой жизни. И вдруг оттуда раздался неистовый крик. Он закладывал уши и представлял собой какофонию из смеси сирены подводной лодки, паровозного гудка и свиста белухи. Не вызывало сомнений, что кричит именно живое существо, а не какое-то техническое устройство.
Никогда в жизни Хазд-Май не испытывал подобного отчаяния. Приговор, обрекающий его на вечное небытие, казался сказкой по сравнению с тем, что творилось сейчас. Быть может, он всё-таки умер и попал в ад? Пожалуй, это похуже, чем кошмары, терзавшие его на протяжении полёта. Беспомощность и безнадёга – вот его теперешний удел. Он – ничто, не только не способное причинить кому-нибудь вред, но и не в силах добыть себе пропитание. Нет! Ад и рай – болтовня для идиотов, чтобы они становились послушнее. Утешало одно: без пищи он долго не протянет. Неожиданно в его сознание влетела мысль, страшная настолько, что он резко оборвал крик, чтобы осознать её окончательно. А что, если разум не умирает никогда?! Вдруг он остаётся вечно витать невидимым и ни на что не пригодным облачком?!
Но и этот страх оказался пустяком. Когда он обозрел мир, который так недавно казался спасением, ему стало жалко, что он вообще появился на свет. Хуже того, что предстало его взору, не могло быть ничего! В том числе и кошмары, беспрестанно изматывавшие его на протяжении полёта. Под ним плескался чудовищный объём воды, такой же синей, как и небо. Вода! В ней он не мог существовать ни при каких условиях. Долгая и мучительная смерть от невыносимой боли – вот что ждёт его в этой среде. В стародавние времена отпетых злодеев никогда не казнили с помощью воды, считая, что нет преступления, адекватного столь жестокой пытке.
Инстинкт самосохранения толкнул его обратно в постылую обитель. Она сейчас казалась спасением, единственным шансом. Но с «Капсулой смерти» происходило непонятное. Её внутренности зашипели и стали скукоживаться, словно съедаемые невидимым огнём.
Не мог он знать о тайной хитрости конструкторов, заложивших в его тюрьму программу самоуничтожения. На всякий случай. Чтобы не оставить следов на чужой планете. Замешкается заключённый, и другая цивилизация никогда не узнает, какая гадина свалилась им с неба.
Путь назад был отрезан раз и навсегда! Прыгнуть вперёд и покончить со всеми мучениями сразу? Сознание не желало умирать и всячески противилось самоубийству. Он вновь посмотрел на простирающуюся в бесконечность водную стихию. Впереди, на расстоянии прыжка, Хазд-Май увидел нечто удивительное.
– Вот видишь, – сказал Ковригин, обнимая жену, когда неведомый крик