даже месяц – одна единственная минута, когда сюда, в совершенно непроглядную тьму и мрак, врывается лучик света.
Он пробивается сквозь камень, в единственную миленькую щелочку в стене между стеной и потолочной плитой, которая также является и единственным источником воздуха.
Лучик света, размером не больше крупинки, вначале падает на ноги Узника, сухие, лысые, похожие больше на плети, чем на ноги.
Затем медленно передвигается к туловищу Узника, освещая то немногое, что можно узреть. Сантиметр за сантиметром, лучик переходит от одного участка тела к другому, все ближе к голове. И всюду, куда не упади, он не встречает ни единой преграды. Всюду одно сплошное голое место, без кусочка шерсти, и лишь возле шеи, свет находит свое место. И начинает потихоньку согревать Узника.
Наслаждаясь каждой секундой, прихода Света, Узник на время забывает про все и вся. Чувствуя, как тепло от одного единственного лучика Света растекается по его телу, он закрывает глаза. В предвкушении сладостного момента, когда лучик защекочет ему щеки и погладит на прощание по голове, он замирает в трепетном ожидании. И пусть хоть ненадолго, на его устах появляется еле заметная улыбка в уголке рта.
В тот самый момент, когда лучик щекотал на прощание кончики ушей Узника, раздается глухой грохот. Узник распахивает глаза и с ошарашенными глазами кидается к стене, где за мгновение до этого, после удара, наглухо закрывается та щель, служившая единственным «окошком в жизнь».
Воцарился мрак, кромешная тьма окутала все и вся. И лишь глухие удары Узника об стену кулаками, нарушают воцарившуюся бездонную гробовую тишину…
Глава 1
«Видение и Обещание»
По узкому коридору, освещенному множеством факелов, воткнутых в специальные держатели высоко под потолком, вели маленькую мышку. Она была еще совсем ребенком и казалась такой же лишней, как и ее увесистые кандалы, которыми была скована по рукам и ногам.
Впереди и сзади на расстоянии пары шагов, шли ее конвоиры, крайне таинственные фигуры, облаченные в цвета ночи мантии, с капюшонами, прикрывающими их лица, и спадающие до ног.
Несмотря на их присутствие, девочка шла сама, без всяких принуждений со стороны конвоиров, которые были безмолвнее безветренной ночи и даже их шаги по каменному полу, были беззвучными. В отличие от шагов девочки, отдающиеся во все стороны по коридору звоном цепей. И как бы сильно она не старалась не шуметь, прижимая кандалы к груди, цепи на ногах волочились следом за ней, нарушая гробовую тишину, царившую здесь, в коридоре, казавшемся ей бесконечно длинным.
Не поднимая головы, сгорбившись, девочка про себя отсчитывала шаги. Когда счет пошел за две сотни, конвоир, который шел впереди, остановился. Путь ему преградил огромный размеров страж, охраняющий единственный вход в покои той, что вызвала мышку.
Конвоир отступил, представив взору стража пленницу, тот жестом руки дал понять, что