мне начали подкрадываться какие-то сомнения.
Папа пошевелил бровями.
– М-м, нет, – сказал он.
Сомнения стали больше.
– А почему тогда мы пересаживаемся?
Папа ещё сильнее пошевелил бровями.
– Потому что, – сказал он, – по правде говоря, мы перепутали поезд.
Папа поставил рюкзак на сырую скамейку.
– Давай всё-таки поедим, – сказал он. Похлопал по рюкзаку, а потом как хлопнет сверху по своему кепарику.
– Ой-ой-ой! А бутерброды-то наши дальше уехали.
Мы походили ещё немного возле мокрой скамейки.
Мне нравилось ехать с папой. Нравилась неизвестная далёкая станция. И облачные поезда. Они всё проезжали и проезжали над нами.
Только настоящих поездов не было.
И папа сказал:
– Пойдём-ка посмотрим, что там.
Мы вошли в какие-то стеклянные двери. Внутри странно пахло. Там была длинная полка выше моего роста. И у полки один такой высоченный стул. На нём сидел дяденька и обедал. Дяденька слез со своего стула и отошёл к другому концу полки. «Спасибо», – сказал ему папа, усадил меня на стул. И я увидела, что это была не полка, а стол. На нём виднелись лужицы какао с молоком и стояла смятая тарелочка из фольги с помидорным соусом. Папа поговорил с тётенькой в белой короне и пододвинул к нашему месту точно такую же тарелочку. Только несмятую. В ней лежали две котлеты.
Я не люблю котлеты, поэтому мне достался вкусный хлеб со сметаной и очищенное яйцо. А ещё сыр. И сладкий чай в стеклянном стакане. А на дне стакана с той стороны была рыжая клякса из краски. У папы в стакане было что-то тёмно-коричневое и шёл пар. И было не видно, есть там на дне клякса или нет.
Папа то и дело поглядывал на часы.
А потом мы побежали.
Колёса постукивают: та-та, та-та…
И вот я снова вижу городские дома. «Это Сортировка», – сказал папа. Я подумала, что похоже на газировку. И спросила:
«Папа, мы скоро приедем?»
«Скоро», – ответил папа. – «Смотри, бронзовка».
Бронзовка была сделана словно из переливчатого железа. Зелёная и блестящая. Папа осторожно протянул руку – он брать жуков совсем не боится. Только повредить боится. И мы отпустили её внизу, на траве.
А потом поднялись на высокий мост. Полюбовались, какое всё сверху.
Я посмотрела на папины брови.
– Папа, у тебя сердитки, – сказала я. – Ты сердишься?
– Нет, – сказал папа, – я думаю.
И вот уже третий раз мы ехали в поезде. А вдалеке проезжали лесные, мохнатые, самые настоящие Уральские горы.
И вместе с нами между сиденьями ехала большая собака. Она высовывала язык и дышала, а дяденька с корзиной и удочками держал поводок и читал газету «Уральский рабочий». Он всё время старался подтянуть собаку к себе. Но собака сидеть не хотела, и как только он переставал тянуть, она разваливалась перед нашим сиденьем.
Я на всякий случай залезла на сиденье с ногами. А ботинки остались внизу. И мы с папой