пообещал Нюкжин. – Посмотрю и вернусь.
Они углубились в заросли. Тальник стоял непроницаемой стеной. Только звериная стежка пронизывала чащу. Полешкин шел первым, расчищая дорогу топором. Второй рукой он придерживал на плече карабин. За ним следовал Андрей с рюкзаком, заполненным мешками и брезентом. В руке он нес ведро, из которого торчала ручка второго топора, прижатого мешковиной. Светлана держалась за Андреем. Она шла налегке. Нюкжин замыкал шествие. На его долю груза тоже почти не осталось, так, полупустой рюкзак. И ружье.
Идти по тропке и то было сложно. Но вот, сохатый свернул с нее. Он ломился напрямую в самую гущу тальника. Поломанные ветки и кусты, шерсть на коре, пачкающая кровью листва. Зверь не выбирал дорогу, не таился. Только вглубь… вглубь… вглубь… И поскорее!
Но уйти далеко не хватило сил. Он слышал, как чудище приближалось к нему с треском и шорохом, повернулся рогами ему навстречу, но передние ноги подкосились сами собой. Он опустился на колени. Непонятная тяжесть запрокидывала на бок. А шум приближался, грозный, неумолимый, безжалостный… И вот они увидели друг друга.
– Он еще хрипел, – сказал Полешкин. – Пришлось добить.
Сохатый лежал безобразной, потерявшей пластичность тушей. Его голова зацепилась рогом за куст, отчего казалась приподнятой. Высунутый язык прикушен. Неподвижный глаз смотрел не мигая.
Полешкин сказал Андрею:
– Расчистим. А то не подойти.
Андрей достал второй топор и они стали вырубать кусты, вздымая тучи мошкары. Накомарники не спасали. Мошка лезла под сетку, забивалась в глаза, в нос, проникала в рукава и за воротник.
Нюкжин быстро соорудил три дымокура. Трудно поверить, но в дыму дышать стало легче.
Полешкин, тем временем, вскрыл сохатому брюхо и, подстелив брезент, вывалил на него внутренности. Отделил сердце, легкие, печень и положил в ведра. Остальное выбросил в кусты. Взглянул на Нюкжина, усмехнулся:
– Лисицы растащат.
С окровавленным ножом в окровавленной руке он выглядел живодером в дословном понимании этого термина – "дерет заживо"! Но действовал Полешкин сноровисто. Сделал надрез на задней ноге и сал обнажать ее, плавно и легко отделяя шкуру от мяса.
С передней ногой возился Андрей. У него нож уходил или глубоко в мякоть или, наоборот, рвал шкуру. И если у Герасима в крови были только нож и руки, то Андрей перепачкался с головы до ног.
"Как Зигфрид!" – подумал о нем Нюкжин, вспомнив легендарного Героя Германского эпоса, который искупался в крови дракона и стал неуязвимым для вражеских стрел. Но и у Зигфрида все-таки оказалось незащищенное пятнышко под лопаткой.
И без всякой видимой связи подумал о Светлане – вот оно, уязвимое место Андрея!
Нюкжин вспомнил, какой она предстала перед ним впервые. Миловидная, изящная, подчеркнуто обрисованная модным брючным костюмом. А сейчас?.. Мошка, похоже досаждала Светлане более чем кому-либо. Она забилась между дымокурами, согнулась, съежилась. Дым першил в горле, вызывая кашель. На окровавленную тушу сохатого она смотрела с брезгливым удивлением.
Светлана