бумажек в руке, не зная, как реагировать.
– Господи, Джем, я шучу! Нельзя же быть такой серьезной! – Ее рука шутливо отталкивает мою, и мама переходит на шепот: – Как думаешь, что в том письме? Ты не задумывалась, чем он сейчас занимается? Что за дурь продает на этот раз? Кажется, я уже сто лет о нем ничего не слышала. Впрочем, хвала небесам. Не очень-то и хотелось.
Мама смотрит на меня так долго, что мне становится не по себе. Я сжимаю деньги в ладони и опускаю руку – на всякий случай.
– А что насчет тебя, Джем? Ты с ним общалась?
Я молча мотаю головой.
– Знаю, детка, – тихо произносит мама, осторожно убирая челку, упавшую мне на глаза, – ты бы и не стала.
3
Я просыпаюсь от оглушительного звона будильника. С трудом разлепив глаза, я обнаруживаю мирно сопящую по соседству сестру. Несмотря на громкий звон, Дикси спит мертвым сном, натянув одеяло по самую макушку. Кажется, ее не разбудит и пушечный выстрел. Я сонно ворчу и выбираюсь из кровати, понимая, что некоторые вещи, похоже, не меняются. У сестры всегда был явный талант не слышать все наши будильники.
Когда Дикси была маленькой, забота о ней полностью лежала на моих плечах. Мне приходилось будить ее, одевать, кормить, провожать в школу. Малышка Дикси была покладистым ребенком. Она никогда не жаловалась. Но стоило ей немного повзрослеть и распрощаться сначала со вторым, а потом и с третьим, и четвертым классом – послушный ребенок вдруг превратился в своенравную и упертую девчонку. Я могла сколько угодно говорить ей, что нельзя ходить в одном и том же неделю подряд, нельзя есть конфеты на обед, забывать делать домашнюю работу и перебегать дорогу на красный свет, – все без толку. Дикси все равно делала по-своему. В шестом классе она окончательно решила, что я ей не нужна.
Как-то утром, еще в прошлом году, Дикси переборщила с косметикой, и я намекнула ей, что такой боевой раскрас никак не впишется в стены средней школы.
«Ты мне не мама!»
Дикси бросила мне эту фразу так, как бросают камни.
Наверное, поэтому помню тот день так хорошо, словно он был вчера. И ту фотографию. Нашу фотографию. Она до сих пор стоит на моей тумбочке. Маленький, пожелтевший кусочек картона и наши улыбающиеся лица на нем. Я, еще маленькая, времен детского сада, толкаю перед собой коляску с сидящим в ней кудрявым пухлым младенцем – Дикси. На моем плече – огромная, почти с меня размером, дамская сумка. Тогда, в тот день, я сунула эту фотографию Дикси прямо в лицо:
– Я тебе не мама? А кто тогда, Дикси? Кто толкает твою коляску? Посмотри!
Сестра только посмеялась:
– Ну ведь кто-то же снял нас! С нами была мама или ее подруга, как там ее… Роксана! Это же очевидно. Они наверняка повесили на тебя сумку и заставили везти мою коляску просто потому, что это мило.
Скорее всего, она была права, но до этого момента я никогда не задумывалась о человеке, который нас фотографировал. Для меня эта фотография была чем-то особенным, существовавшим независимо от всего мира. Словно в тот далекий момент из детства не было никого, кроме нас с Дикси, и все, что происходило