что передали, – желчно сказал он, – слесарь Ижорского завода из твоего любимого города Ленинграда выстрелил на параде в Москве. Неслыханно!
– Никогда не была на Ижорском заводе, – сказала Женя.
– Евгения, – сказал отец, – мне не нравится твой тон. Интеллигентный ленинградец так разговаривать не должен. На дискотеку они собрались, на улицах из ружья стреляют!
– Мы в Калинине, – сказала Женя, – в городе самого миролюбивого человека и народного старосты. Все нехорошее случается либо в Ленинграде, либо в Москве.
– Согласен, – сказал отец, – куда смотрит администрация Ижорского завода? Я бы со стыда умер, если бы в воздух стрелял представитель нашего треста.
– Не сомневаюсь, – сказала Женя, оттесняя отца к выходу.
– Ловко ты с ним, – вздохнула Ната, когда за отцом закрылась дверь, – попробовала бы я так с ним разговаривать…
– Научишься, какие твои годы! – засмеялась Женя. – Как у вас на дискотеках с кавалерами? Надо у мамы платье одолжить…
Из зала в честь праздника вынесли стулья, на импровизированной сцене установили аппаратуру. Нарядная Наталья стояла за Женькиной спиной и чувствовала себя уродливой сестрой Золушки. Женька перетянула старое синее мамино платье ацетатным шарфиком, чтобы «замаскировать набитый живот», но умудрилась сделать это так, что он спадал красивым, как у принцессы, шлейфом, в полутьме теплыми огоньками мерцали глаза.
– Куда двинемся? – спросила Женька. – Где твой ухажер?
Наталья окинула зал взглядом. Зал кишел людьми, но Эдуардо нигде не было видно. Было бы неплохо, подумала она, если бы в жизни было как в кино: подумал про человека, и прожектор выхватил его из темноты.
– Никакой он мне не ухажер, – с болью сказала Наталья, – я просто первая с ним познакомилась…
– Сто лет не была на дискотеке. – Женька подняла руки, чтобы занимать как можно меньше места, и начала протискиваться вперед, туда, где бульон тел становился гуще и интенсивнее.
Парней в толпе было заметно меньше, чем девчонок. Группа девиц в теле дружно плясала вариант барыни, подбадривая себя визгами и подергиванием юбок. Обилие плоти странно напомнило базарный прилавок с парным мясом. Чей-то локоть ткнул Наталью в живот, она задохнулась, отступила, ударилась об массивную спину сзади.
Задыхающийся голос певца замурлыкал на иностранном что-то медленное, усиливая чувство клаустрофобии. Девицы с мясного прилавка вздохнули и расступились. Наталья бросилась в просвет между телами и обнаружила себя в полуметре от танцующей пары.
Она узнала его по затылку и линии плеч. Его бедра не казались больше ленивыми, а были поджаты в охотничьей стойке. Его голова, все его тело было устремлено вперед, на плечах лежали тонкие… Женькины руки. Сестра смотрела на Эдуардо удивленным взглядом, за полураскрытыми губами влажно блестела перламутровая полоска зубов.
– Знакомься, моя сестра, – пробормотала Наталья заранее подготовленную фразу, которую никто, кроме нее, не услышал.
Поменялась музыка, вместо полусдохшего иностранного шептуна